Литературная игра по древнерусской поэме "слово о полку игореве". Смерть пушкина — любопытные факты Куда был ранен

Всего легче определить место ранения при стрельбе пулей, следовательно, у крупных зверей, каков лось, олень, кабан, медведь,- в особенности у копытных длинноногих. При стрельбе же картечью, тем более дробью, определить куда ранен зверь или птица много труднее по той причине, что они могут получить несколько легких ранений. Точно так же рана значительно осложняется и становится гораздо более тяжелой при выстреле экспрессной, особенно разрывной пулей, которая валит зверя даже и в том случае, когда попала и не в особенно убойное место. Обыкновенно зверь падает, как пораженный громом, убитый наповал, когда заряд попадает в сердце или в спинной мозг.

Опытный охотник всегда сумеет определить, ранен ли зверь (и птица) и куда именно, хотя бы и не было замечено крови, по следующим признакам:

Если зверь падает после выстрела и, вскочив, быстро уходит- это означает, что пуля (или картечина) только оглушила зверя, попав ему или в позвонок, скользнув по лбу, или в нижнюю часть рога.

Если зверь делает большой скачок передними ногами или задними, или всеми четырьмя, - он ранен в легкие или печень. При этом он ускоряет бег, отделяется от стада (копытчатые звери), тыкается на кусты, но скоро замедляет бег и падает мертвым, шагах в 100 или более. При незначительном ранении легких зверь уходит далее и его не следует немедленно преследовать.

Зверь, раненный в живот, сильно вздрагивает и быстро уходит, но скоро замедляет бег и бежит сгорбившись.

Раненный в переднюю ногу - падает, но сейчас же вскакивает и бежит на трех ногах очень быстро. В заднюю - оседает на зад, но тотчас же вскакивает и уходит, но не быстро.

У волка и лисицы определить место раны труднее, чем у крупных, особенно копытчатых зверей. Смертельно раненные волк и лиса тычутся носом в землю. Раненные в живот или зад - быстро оборачиваются и кусают раненое место. Если раненая лиса заверещит - это значит, что у нее перебита кость ноги. Нераненая лиса иногда перекувыркивается и несколько раз взмахивает трубой.

Заяц, раненный к спину или в затылок, начинает кувыркаться, а в легкие - высоко прыгает в сторону.

Раненая птица обыкновенно вздрагивает и неправильно взмахивает крыльями, отлетает от стаи и садится отдельно. Раненная в голову - поднимается кверху; в заднюю часть спины - летит с опущенными ногами; в ноги - тоже; в крыло - летит по наклонной линии с судорожным движением крыльев.

Кровавый след зверя всегда может гораздо точнее указать, куда попал снаряд.

Сильно кровавый след сначала, все уменьшающийся и наконец прекращающийся, означает, что пуля попала в мягкие части зада, шеи или груди, т. е. легкую рану.

Если пуля попала в ногу, то идет много красной крови, по правую или левую сторону следа. Это означает легкую рану.

Светлая кровь, разбрызганная по сторонам, напротив служит признаком тяжелой раны, так как это значит, что пуля попала в легкие и зверь ее отхаркивает.

Кровь на обе стороны - рана сквозная. Такая рана менее тяжела, чем если кровь (черная) льет только одной стороной, так как это значит, что пуля осталась в звере.

Темная кровь в незначительном количестве и запекшаяся - пуля попала в грудь и задела внутренности.

Темная, почти черная, кровь, смешанная с калом, служит доказательством того, что пуля попала в кишки.

Кровь попеременно на правой или левой стороне означает, что пуля попала в голову или в переднюю часть шеи.

Кровь на всем следу кусками почти черного цвета показывает, что зверь очень тяжело ранен в главные внутренние органы и что у него полила кровь горлом.

Кроме того, положение раны можно узнавать по высоте окровавленных веток на пути зверя. Также по лежке раненого зверя нетрудно узнать, куда попала пуля, потому что кровь, вышедшая из раны, означает на лежке то место, куда именно она попала. Неправильность следа, хотя бы и без крови, может служить доказательством ранения зверя, почему по белой троне необходимо след тщательно осматривать: зверь, раненный высоко в лопатку, забрасывает одну из передних ног, чертит ею по снегу, бежит неровно и сбивается с бега, расширяет копыта (лось и другие копытчатые звери). Наконец, зимой можно заключить о ранении зверя на основании расположения картечин на снегу, по отношению к следу. Надо также смотреть - нет ли на том месте (на снегу), где находился зверь во время выстрела, шерсти, потому что пуля, ударив зверя, обсекает шерсть, которая падает на землю.

Дмитрий Белюкин. Смерть Пушкина

Пушкин смертельно ранен Дантесом. 29 января (10 февраля) поэт скончался. Похоронен в Святогорском монастыре.

28 февраля 1837 года Наталия Николаевна Пушкина неожиданно приобрела европейскую известность. В этот день парижская газета «Журналь де Деба» опубликовала сенсационное сообщение из Петербурга:

Знаменитый русский поэт Пушкин убит на дуэли своим свояком, французским офицером Дантесом. «Дуэль состоялась на пистолетах. Господин Пушкин, смертельно раненный в грудь, тем не менее прожил еще два дня. Его противник также был тяжело ранен:»

В этот же день то же сообщение опубликовал «Курьер Франсе». 1 марта сообщение было перепечатано в «Газет де Франс» и «Курьер де Театр». В то время парижский «Журнал де Деба» играл на европейском континенте ту же роль, что сегодня играет «Нью-Йорк Таймс» во всем мире.

5 марта немецкая «Альгемайне Цайтунг» сообщила своим читателям о дуэли, после которой Пушкин «прожил еще два дня с пулею в груди» и петербургская скандальная хроника начала свое шествие по европейским газетам. Прессу прежде всего занимали сенсационная обстановка гибели русского поэта, сама дуэль и поводы, приведшие к ней.

Однако подлинная сенсация дотошным парижским журналистам осталась неведома. Не знали о ней и мы почти 160 лет.

В среду 27 января 1837 года около шести часов вечера Наталья Николаевна Пушкина вышла из своей комнаты в переднюю и тут ей стало дурно: камердинер, взяв в охапку, нес ее мужа, истекающего кровью. Карл Данзас, которого она давно знала как лицейского приятеля Пушкина, объяснил ей, насколько мог спокойнее, что ее муж только что дрался на дуэли с Дантесом. Пушкин, хотя и ранен, но очень легко. Секундант поэта сказал неправду: рана была смертельной. В 2 часа 45 минут пополудни 29 января Пушкина не стало.

Как умершего насильственной смертью Пушкина вскрыли. Был ли составлен официальный акт вскрытия, осталось неизвестным.

До нас дошла лишь записка врача Владимира Даля «Вскрытие тела А. С. Пушкина». Она гласит:

«По вскрытии брюшной полости все кишки оказались сильно воспаленными; в одном только месте, величиною с грош, тонкие кишки были поражены гангреной. В этой точке, по всей вероятности, кишки были ушиблены пулей.

В брюшной полости нашлось не менее фунта запекшейся крови, вероятно, из перебитой бедренной вены. По окружности большого таза, с правой стороны, найдено было множество небольших осколков кости, и наконец, и нижняя часть крестцовой кости была раздроблена.

По направлению пули, надобно заключить, что убитый стоял боком, в пол оборота и направление выстрела было несколько сверху вниз. Пуля пробила общие покровы живота в двух дюймах от верхней передней оконечности чресельной или подвздошной кости (ossis iliaci dextri) правой стороны, потом шла, скользя по окружности большого таза, сверху вниз, и, встретив сопротивление в крестцовой кости, раздробила ее и засела где-нибудь поблизости.

Время и обстоятельства не позволяли продолжать подробнейших розысканий.

Относительно причины смерти — надобно заметить, что здесь воспаление кишок не достигло еще высшей степени: не было ни сывороточных или конечных излияний, ни прирощений, а и того менее общей гангрены. Вероятно, кроме воспаления кишок, существовало и воспалительное поражение больших вен, начиная от перебитой бедренной; а наконец, и сильное поражение оконечностей становой жилы (caudae equinae) при раздроблении крестцовой кости».

29 января командующий отдельным гвардейским корпусом генерал-адъютант К. И. Бистром приказал судить Дантеса военным судом. О своем распоряжение Бистром в тот же день рапортовал Николаю I. Военный министр А. И. Чернышев доложил рапорт командующего царю. Впрочем, о дуэли царь уже знал вечером 27 января.

Императрица записала в это день в дневнике: «Н. сказал о дуэли между Пушкиным и Дантесом, бросило в дрожь.»

Но официальное известие о происшедшем Николай получил только 29 января от Военного Министра. Царь в тот же день распорядился передать военному суду не только Дантеса, но и Пушкина, а также всех лиц, причастных к дуэли, исключая иностранных подданных, о причастности которых к поединку должна была быть составлена особая записка. Но Пушкин умер, секундант же Дантеса Оливье д Аршиак, атташе французского посольства за два дня до начала работы комиссии военного суда 2 февраля поспешил отбыть в Париж. Поэтому перед судом предстали только Дантес и Данзас.

Характерно, что в подлинном военном-судном деле о дуэли Пушкина с Дантесом-Геккерном нет никаких медицинских документов о характере ранения Пушкина и причинах его смерти.

В первых же страницах дела, где приведены мнения гвардейского генералитета, речь идет о ранении Пушкина в грудь. Как мы сейчас увидим, знаменитые лермонтовские строки «с свинцом в груди», не были простой поэтической метафорой, а отражали ходившие в обществе слухи о подробностях смертельного поединка на Черной речке.

Недаром Тютчев вопрошал «Из чьей руки свинец смертельный поэту сердце растерзал?»

В то же время в ряде документов дела речь идет о ранении в бок. Очевидно, члены военного суда при Конном полку имели смутное представление о том, куда именно был ранен убитый, и это заблуждение судей едва ли можно объяснить их неведением или просто обыкновенным равнодушием к загубленной жизни гения.

Неосведомленность суда была следствием того, что секунданты намеренно затемняли вопрос о характере ранения поэта и совершенно сознательно стремились создать неверное представление, куда целились противники.

Происхождение этих противоречивых сведений таково. В рапорте Бистрома царю о предании Дантеса суду, о ранении Пушкина не упоминается вовсе, говорится лишь о том, что во время дуэли Дантес был ранен. Заседаниям комиссии военного суда предшествовало предварительное дознание. Его производил полковник Галахов. Со слов Дантеса он записал, что тот действительно дрался с Пушкиным на пистолетах, «ранил его в правый бок и сам был ранен в правую руку». Данзас же только подтвердил Галахову факт дуэли, о характере же полученных противниками ранений секундант Пушкина распространяться не стал.

Как допрашивали Дантеса

6 февраля на первом допросе комиссии Дантесу был задан вопрос, где и когда происходила дуэль и не может ли он в подтверждении своих слов сослаться на свидетелей или на какие-либо документы, разъясняющие дело. Дантес, показания которого в ходе всего дела были тенденциозными, неискренними и откровенно лживыми, но в то же время очень скупыми, взвешенными и осторожными, ссылался лишь на те документы, что обеляли его. Относительно дуэли заявил, что «реляцию» о поединке его секундант д Аршиак перед своим отъездом из Петербурга вручил камергеру князю П. А. Вяземскому.

Любопытный поворот

Примечательно, Дантес, не желавший вмешивать в процесс никого из посторонних и даже предлагавший Данзасу скрыть его участие в дуэли, от чего друг Пушкина с гордостью отказался, выдвинул на авансцену третье лицо, в поединке не участвовшее, и для чего? Для того, чтобы сообщить суду о подробностях дуэли, то есть передать то, о чем должен был рассказать сам Дантес как непосредственный участник.

Более того, «реляция» — это по сути дела первый документ о дуэли, которым располагала комиссия, военный суд, и была создана, надо думать, специально на этот случай, для комиссии. Оглашение этого документа Дантес считал настолько выгодным для себя, что поспешил сослаться на него и «вмешать» в дело третье лицо — Петра Вяземского. Дантес хорошо знал, что со стороны Вяземского никаких неприятных для него разоблачений не последует. И конечно же не ошибся.

8 февраля Вяземский был призван в комиссию. Ему предложили целый комплекс вопросов, касающихся дуэли и просили дать объяснения сколь возможно подробнее, представить документы, относящиеся к делу, если такие имеются у него. Однако Вяземский не только не представил никаких документов (хотя ими в тот момент располагал, что выяснилось впоследствии в ходе расследования), но от всех вопросов отговорился полным незнанием.

Создается впечатление, что главная цель Вяземского состояла в оглашении «реляции», которая, видимо, именно для этой цели и была создана. На вопрос о происхождении «реляции», князь ответил, что никакой «реляции», то есть официального документа у него нет, но он располагает письмом д Аршиака с описанием поединка.

Показания Вяземского

«Не знав предварительно ничего о дуэли, — показал Вяземский, — про которую в первый раз услышал я вместе с известием, что Пушкин смертельно ранен, я при первой встрече моей с д Аршиаком просил его рассказать о том, что было.» Нетрудно в этих «чистосердечных» показаниях Вяземского увидеть стремление князя «обосновать» как бы случайное, бытовое происхождение частного письма.

На самом деле подробные сведения о поединке Вяземский получил, конечно же, не от д Аршиака, а от Данзаса вечером 27 января на Мойке, в квартире поэта, где князь встретил секунданта поэта, не покидавшего дом умирающего. «На сие г. д Аршиак вызвался изложить в письме все случившееся, прося меня при этом, — продолжил Вяземский, — показать письмо г. Данзасу для взаимной проверки и засвидетельствования подробностей дуэли».

Однако письмо д Аршиака Вяземский получил уже после отъезда французского атташе за границу, поэтому князь не мог, по его словам, прочитать его вместе с обоими свидетелями, чтобы получить в его глазах ту достоверность, которую он желал иметь. Вследствии этого Вяземский отдал письмо д Аршиака Данзасу, и тот возвратил князю этот документ вместе с письмом от себя.

Так Вяземский объяснил как бы случайное создание письменной версии дуэли, версии, достоверность которой почти официально была засвидетельствована обоими секундантами в специально подготовленных на этот случай документами. Эти-то документы и были предъявлены следствию Вяземским, как бы совершенно посторонним, а значит вроде бы абсолютно объективным лицом.

(Немаловажно отметить, что в последующие дни Вяземский создаст и письменную версию не только самого поединка, но всей дуэльной истории, подберет документы, ее как будто подтверждающие, версию, увы, весьма далекую от того, что имело место в обыденной действительности).

10 февраля «реляция» д Аршиака-Данзаса была предъявлена Дантесу и тот еще раз подтвердил,что в ней произошедшее описано «по всей справедливости».

Читая письма д Аршиака нетрудно заметить, что в этом описании ни слова не говорится о том, куда был ранен Пушкин. Более того, в письме Данзаса чувствуется намерение писавшего не только затемнить этот предмет и создать у читателя (что, как увидим ниже, и удалось) неверное представление.

«Князь! Вы желали знать подробности грустного происшествия, которого г. Данзас и я были свидетелями. Я сообщаю их вам, и прошу вас передать это письмо г. Данзасу для его прочтения и удостоверения подписью», — писал д Аршиак Вяземскому 1 февраля.

Как проходила дуэль

Было половина пятого, когда мы прибыли на назначенное место. Сильный ветер, дувший в это время, заставил нас искать убежища в небольшой еловой роще. Так как глубокий снег мог мешать противникам, то надобно было очистить место на двадцать шагов расстояния, по обоим концам которого они были поставлены.

Барьер означили двумя шинелями; каждый из противников взял по пистолету. Полковник Данзас подал сигнал, поднял шляпу. Пушкин в ту же минуту был уже у барьера; барон Геккерн сделал к нему четыре из пяти шагов.

Оба противника начали целить; спустя несколько секунд раздался выстрел. Пушкин был ранен. Сказав об этом, он упал на шинель, означавшую барьер, лицом к земле и остался недвижим. Секунданты подошли; он приподнялся и, сидя, сказал: «Постойте!» Пистолет, который он держал в руке, был весь в снегу; он спросил другой.

Я хотел воспротивиться тому, но барон Георг Геккерн (Дантес) остановил меня знаком. Пушкин, опираясь левой рукой на землю, начал целить; рука его не дрожала. Раздался выстрел. Барон Геккерн, стоявший неподвижно после выстрела, упал, в свою очередь раненный.

Рана Пушкина была слишком опасна для продолжения дела и оно кончилось.

Сделав выстрел, он упал и два раза терял сознание; после нескольких минут забытья, он наконец пришел в себя и уже более не лишался чувств. Положенный в тряские сани, он на расстоянии полу-версты самой скверной дороги, сильно страдал, но не жаловался.

Барон Геккерн (Дантес), поддерживаемый мною, дошел до своих саней, где дожидался, пока не тронулись сани его противника, и я мог сопутствовать ему до Петербурга. В продолжении всего дела обе стороны были спокойны — исполнены достоинства.

Примите, князь, уверение в моем высоком уважении.»

Что касается Данзаса, то, по сути дела подтвердил, изложенное д Аршиаком, отметив лишь некоторые незначительные неверности в его рассказе. Так в частности Данзас несколько удлинил фразу раненного Пушкина: «Постойте! Я чувствую в себе еще столько силы, чтобы выстрелить».

Данзас отметил, что не мог оспаривать обмен пистолета и не делал этого в действительности. Что же касается ранения Дантеса, то Данзас пояснил: «Противники шли друг на друга грудью. Когда Пушкин упал, тогда Геккерн (Дантес) сдела движение, чтобы подойти к нему; после же слов Пушкина, что он хотел стрелять, он возвратился на свое место, стал боком и прикрыл грудь свою правой рукою. По всем другим обстоятельствам я свидетельствую справедливость показаний г. д Аршиака.»

…Еще немного рассуждений

Примечательна фраза Данзаса: «Противники шли друг на друга грудью». Именно она создавала ложное впечатление у читателя «реляции», что выстреливший первым Дантес ранил Пушкина в грудь. Вместе с тем получалось, что и раненый Пушкин стрелял противнику в грудь, ибо Данзас написал: Дантес, «стал боком и прикрыл грудь свою правою рукою». Поскольку же Дантес оказался ранен в руку, то стало быть, Пушкин и метил в грудь противника. Однако, как мы увидим ниже, это совсем не так.

Характерно, что когда материалы дела были представлены гвардейскому начальству и генералы подали свои мнения, то командующий гвардейской кирасирской дивизии генерал-адъютант Апраксин именно так и понял ситуацию: «камер-юнкер Пушкин получил смертельную рану в грудь, от которой он умер, Геккерн же слабо ранен в руку.» Точно так же дело представлялось и командиру гвардейского кавалерийского корпуса генерал-лейтенанту Кнорингу.

На основе собранных материалов была подготовлена выписка из дела. В ней дуэль была описана на основе «реляции» д Аршиака и Данзаса, а следовательно без указания раны Пушкина. Та же картина была представлена и в сентенции суда. 11 марта Бистром представил все материалы дела в Аудиторский департамент Военного министерства. Передавая дело, Бистром отметил, что при ревизии его в штабе отдельного гвардейского корпуса был замечен целый ряд «упущений».

Целый ряд упущений

В частности, Бистром указал на то, что «не взято надлежащего засвидетельствования о причине смерти: Пушкина.» Указание Бистрома особенно интересно, если принять во внимание, что из всех генералов он подал самое резкое мнение, осуждающее Дантеса.

Бистром находил виновным Геккерна в том, что он вызвал Пушкина на дуэль, нанес ему смертельную рану, а прежде раздражал щекотливость Пушкина как мужа, присылая его жене театральные билеты и книги вместе с записочками сомнительного содержания. Генерал справедливо полагал, что в отношении Дантеса нет никаких «заслуживающих снисхождения обстоятельств».

Поскольку дуэли были строго запрещены, «оскорбительные выражения, помещенные в письме Пушкина к приемному отцу Дантеса, не давали права поручику на «противозаконное самоуправие».

дерзость пушкинского письма, спровоцировавшего дуэльБистром особо подчеркивал, что в распоряжении суда, не было показаний самого Пушкина, чрезвычайная же дерзость пушкинского письма, спровоцировавшего дуэль, «не могла быть написана без чрезвычайной причины», которая очень слабо объясняется признанием самого Дантеса в том, что он писал жене убитого щекотливые письма.

Немаловажно отметить, что Бистром каким-то образом был связан с родом Гончаровых. Во всяком случае, когда уже после смерти Пушкина, в феврале 1837 года Дантес потребовал, чтобы братья его жены Екатерины Гончаровой юридически оформили причитающуюся часть родового наследства, то был составлен соответствующий документ и на нем в качестве свидетеля со стороны Гончаровых подписался К. И. Бистром. Видимо, командующий отдельным гвардейским корпусом лучше других членов суда и генералов, рассматривавших это дело, мог быть осведомлен об обстоятельствах дуэли Пушкина и Дантеса.

Мнение Бистрома приняли во внимание в Генерал-Аудиториате. Потому в своем определении, представленном военному министру А. И. Чернышеву 17 марта члены этого органа внесли определенные поправки в описание поединка. В аудиторском определении говорилось, что «первый выстрелил Геккерн и ранил Пушкина в правый бок». «Пушкин ранил Геккерна в руку». Как видим, здесь воскресла формула, взятая из предварительного дознания полковника Галахова. Именно в таком виде она фигурировала в докладе военного министра Николаю I.

Между тем, еще 28 января, когда Пушкин был еще жив, старший врач полиции П. Н. Юденич, доносивший о происшествиях в столице в Медицинский департамент Министерства Внутренних дел, писал, что Пушкин «ранен пулею в нижнюю часть брюха», «Дантес — в правую руку навылет и получил контузию в брюхо».

В 1856 году из Сибири возвращался после амнистии декабрист И. И. Пущин. В Нижнем Новгороде он встретился с В. И. Далем, тем самым, что составил записку о вскрытии тела Пушкина. Даль показал лицейскому другу поэта скорбную реликвию — сюртук, в котором стрелялся Пушкин. На сюртуке против правого паха было небольшое с ноготок отверстие от пули, унесшей жизнь Александра Сергеевича.

Да и описание Даля не оставляет сомнения в том, куда стрелял Дантес.

Вызывают улыбку (если только она уместна в таком печальном деле) неуклюжие попытки современных врачей «поднять» пулевое ранение Пушкина как можно выше паха, поставить под сомнение описание доктора Даля как недостаточно компетентное. Но как же быть тогда с пулевым отверствием в сюртуке, которое точно указывает, как кажется, куда вошла пуля.

Куда целился Пушкин

Оказывается, нет, не указывает. Так доктор Б. М. Шубин, издавший в 1983 году в Москве книгу «История одной болезни», утверждал, что Даль не учел, что целясь на близком расстоянии в Дантеса, который был ростом выше»,

Пушкин, видите ли, «поднял правую руку, а вместе с ней, естественно, полетела кверху и правая пола сюртука. Сопоставление пулевого отверстия на сюртуке и раны на теле позволяет определить как выского была поднята рука Пушкина, и предположить, что он целил в голову своего противника». Вполне возможно, что доктор Б. М. Шубин и носил такие костюмы, у которых полы, прикрывающие пах, приподнятие руки вверх оказывались чуть ли не на груди. Ведь было это в советское время.

(Вспомним хотя бы незабвенного Аркадия Райкина: «Ребята, кто шил этот костюм?»). Но только в XIX веке сюртуки шили так, что надевший его мог поднимать руку вверх, не опасаясь оголить пах. Что же касается того, что Пушкин целился в голову Дантеса, то это особый разговор.

Как уже говорилось выше, оба противника дрались на расстоянии двадцати шагов. Каждый дуэлянт мог сделать пять шагов до барьеров, разделенных десятью шагами. Пушкин в момент выстрела Дантеса находился у своего барьера. Дантес же не дошел одного шага до своего. Расстояние, с которого противники произвели свои выстрелы, составляло всего одиннадцать шагов. [

Искусство Пушкина в стрельбе хорошо известно. Гораздо менее известно то, что и Дантес был метким стрелком (Одним из его увлечений была охота). Пожалуй, даже профан с одиннадцати шагов мог попасть в своего противника, примерно в то место, куда целился. Что же говорить об искусном стрелке, даже охотнике? Если даже принять во внимание, что Дантес нервничал (хотя никаких свидетельств на этот счет нет), сделать поправку на сильный ветер, все равно трудно не признать: Дантес намеренно стрелял в пах Пушкина.

Куда же целился Пушкин, смертельно раненный в нижнюю часть живота? В голову?

Когда комиссия военного суда начала заседать, к раненному Дантесу отправили штаб-лекаря гвардейского кавалерийского корпуса Стефановича, чтобы он произвел освидетельствование подсудимого, и ответил на вопрос, может ли тот давать показания. «: Геккерн имеет пулевую проницательную рану на правой руке ниже локтевого сустава на четыре поперечных перста», — засвидетельствовал лекарь, — «Вход и выход пули в небольшом один от другого расстоянии. Обе раны находятся в сгибающих персты мышцах, окружающих лучевую кость, более к наружной стороне. Раны простые, чистые, без повреждения костей и больших кровеносных сосудов. Больной: руку носит на повязке и, кроме боли в раненном месте, жалуется также на боль в правой верхней части брюха, где вылетевшая пуля причинила контузию, каковая боль обнаруживается при глубоком вздыхании, хотя наружных знаков контузии не замечено:»

Фартовый Дантес

В письме о поединке Вяземского к Денису Давыдову герою-партизану 1812 года есть одна очень важная подробность, объясняющая, почему Дантес отделался только легкой контузией: пуля «пробила мясо, ударила в пуговицу панталон, на которую надеты были помочи, и уже ослабленной отскочила в грудь.»

Указание Вяземского помогает нам понять очень многое. Пуговица, на которую надевались подтяжки, естественно, располагалась в районе пояса панталон. В какой же позе должен был стоять Дантес, если внешняя сторона его правой руки с пистолетом, прикрывающим грудь, на четыре поперечных пальца ниже локтя находилась на уровне пуговицы панталон?

Читатель, мысленно представь эту нелепую позу!

Нет, вовсе не грудь прикрывал Дантес пистолетом. Если это правая рука в месте ранения находилась на уровне пояса, то пистолет должен был быть не поднят, а, наоборот, опущен. Значит, Дантес прикрывал оружием свой пах. Почему же рука Дантеса оказалась именно здесь? Видимо, потому, что он следил, куда был направлен ствол пистолета Пушкина. Или же Дантес ожидал от своего раненого противника выстрела в то же место, в которое он сам произвел свой выстрел.

Теперь становится понятно, почему секунданты всячески затемняли вопрос о ране Пушкина, зачем понадобилось сочинять заранее «реляцию» о дуэли для комиссии военного суда. Интересно отметить и то, что во всех рассказах о дуэли, которые с легкой руки Вяземского разошлись в публику, нет никаких упоминаний о том, куда был ранен поэт. Конечно, такого рода умолчания не были вызваны естественной человеческой деликатностью, то есть нежеланием посвящать посторонних, если так можно выразиться, в физиологию смерти Пушкина.

Не случайно, то же обстоятельство скрывали и друзья Дантеса, которым деликатность по отношению к русскому гению была абсолютно чужда. Дело заключалось в том, что, если противникии сознательно стреляли друг другу в пах, то у них, очевидно, были для этого особые причины. В случае же огласки, сразу же вставал бы вопрос об этих причинах, а такой вопрос придавал бы дуэли весьма щекотливый характер. Неужели защищая честь жены или собственное достоинство, как утверждает созданная Вяземским легенда, необходимо стрелять в пах противнику? Какие же слова могли быть произнесены дуэлянтами до и после того, как они обменялись выстрелами ниже пояса?

То, что секунданты не только Пушкина, но и Дантеса намеренно скрывали местоположение раны поэта в первые дни после поединка — это очень важный факт истории дуэли, никем из пушкинистов еще не отмеченный. Но возникает еще один важнейший вопрос: если создатели «реляции» утаивали такой важный эпизод дуэли, насколько верно они описали и все остальные эпизоды этого трагического происшествия?

В 1963 году французский журнал «Рубан руж», издаваемый Орденом Почетного Легиона, кавалером которого впоследствии стал Дантес, опубликовал статью Флерио де Ланжля о дуэли с Пушкиным. Публикация сопровождалась рисунком, изображающим поединок. Противники с пистолетами в руках стоят друг против друга в белых рубашках (27 января при 15-градусном морозе!).

Не станет укорять художника (имя его в журнале не обозначено) за незнание российских реалий. Не должны ли мы признаться себе, что и сегодня, почти 160 лет спустя после этого поединка, мы знаем о нем не многим больше, чем французский художник?

Во всяком случае, мы вправе подозревать, что «реляция» д Аршиака и Данзаса о дуэли — это лишь составная часть легенды о гибели поэта.

28 апреля 1813 г. в городе Бунцлау (Пруссия) умер генерал-фельдмаршал, первый полный кавалер ордена Святого Георгия, главнокомандующий русской армии во время Отечественной войны 1812 г. Михаил Илларионович Кутузов.

Отец полководца Илларион Матвеевич был крупным военным инженером, генерал-поручиком, сенатором. Он участвовал в Русско-турецкой войне 1768-1774 гг., командуя инженерными и минёрными отрядами русской армии. Его сын Михаил с 7 лет обучался дома. В июне 1759 г. он был отдан в Дворянскую Артиллерийскую и Инженерную школу. В феврале 1761 г. окончил её в чине инженера-прапорщика и был оставлен при школе для обучения воспитанников математике. Его служение Родине продолжалось более 50 лет. Михаил Илларионович не только участвовал в военных действиях, он был и дипломатом и военным губернатором.

В 1774 г. в бою у деревни Шума близ Алушты у турок было убито 300 человек, русские потеряли 32 человека. Большое количество раненых и с той и с другой стороны. Среди раненых был и подполковник Кутузов: «Сей штаб-офицер получил рану пулею, которая, ударивши его между глазу и виска, вышла напролёт в том же месте на другой стороне лица». Пуля попала полководцу в левый висок, вышла у правого глаза, но не задела его. Он был прооперирован. Врачи считали рану смертельной. Однако Михаил Илларионович выздоровел, хотя процесс выздоровления был долгим.

18 августа 1788 г. во время осады крепости Очаков Кутузов был снова тяжело ранен в голову. Ружейная пуля попала Михаилу Илларионовичу в щёку примерно в то самое место, в которое он был ранен в 1774 г. Окровавленный и забинтованный полководец продолжал отдавать приказы. От большой потери крови он почувствовал слабость и был вынесен с поля боя. В письме австрийскому императору Иосифу принц де Линь писал: «Вчера опять прострелили голову Кутузову. Я полагаю, что сегодня или завтра он скончается». Вопреки прогнозам Михаил Илларионович выжил и ещё много лет служил верой и правдой Отчизне.

В настоящее время у современных историков существует две версии о ранении полководца. Версии эти не новы. В 1813 г. был издан сборник документов «Жизнь и военные подвиги генерал-фельдмаршала светлейшего князя Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова Смоленского». Там изложена первая версия о ранении полководца: «...пуля вошла в щёку и прошла насквозь в затылок…» А.В.Суворов писал: «…пуля ударила его в щёку и вылетела в затылок. Он упал. Все ожидали, что рана смертельна. Но Кутузов не только остался жив, но даже вскоре поступил в боевые ряды».

В 1814 г. первый биограф полководца Ф.Синельников издал многотомную биографию Кутузова. В ней он изложил вторую версию о ранении Михаила Илларионовича: «Пуля прошла навылет из виска в висок позади обоих глаз. Сей опасный сквозной прорыв нежнейших частей и самых важных по положению височных костей, глазных мышц, зрительных нервов, мимо которых на волосок чаятельно расстоянием прошла пуля и мимо самого мозга, после излечения не оставил других последствий, как только что один глаз несколько искосило».

Специалисты Военно-медицинской академии и Военно-медицинского музея М.Тюрин, А.Мефедовский написали статью «О ранениях М.И.Кутузова», опубликованную в 1993 г. Они проанализировали сохранившиеся материалы и подтвердили вторую версию о ранении полководца. И первое и второе ранения были внемоз-говые, иначе бы, конечно, он не смог почти 40 лет служить в армии.

Вот диагноз современных исследователей о ранении полководца: двухкратное касательное открытое непроникающее черепно-мозговое ранение, без нарушения целостности твёрдой мозговой оболочки; коммоци-онно-контузионный синдром, повышенное внутричерепное давление.

В 1804 г. Россия вошла в коалицию стран, участвовавших в борьбе с Наполеоном. В 1805 г. в Австрию были посланы две русские армии, одной из которых командовал Михаил Илларионович. В Аустерлицком сражении русские и австрийские войска были разбиты Наполеоном, а Кутузов был ранен в щёку. В третий раз...

У Михаила Илларионовича среди окружения Александ ра I было много недоброжелателей, которые не могли простить ему сдачу Наполеону Москвы, выбранную тактику действий, медлительность, по их мнению, в борьбе с врагом. После изгнания Наполеона за пределы России полномочия Кутузова стали сокращаться. Хотя полководца и наградили орденом Святого Георгия I степени «За поражения и изгнания неприятеля за пределы России».

Кутузов умер 28 апреля 1813 г. Возможной причиной смерти было воспаление лёгких. 6 апреля 1813 г. полководец и император Александр I по пути в Дрезден прибыли в город Бунцлау. Шёл мокрый снег с дождём, ехал Кутузов в открытых дрожках и простудился. На следующий день его состояние ухудшилось. В Дрезден император поехал один. Кутузов ещё мог читать рапорты и отдавать приказы. Но силы его были на исходе...

Современный военный историк А.Шишкин пишет: «Императорский лейб-медик Биллие с местным врачом Бислизену-сом на следующий день после смерти произвели вскрытие и бальзамирование тела покойного, которое было положено в цинковый гроб, у изголовья которого поместили небольшой серебряный сосуд цилиндрической формы с набальзамированным сердцем Спасителя Отечества». 11 июня в Казанском соборе состоялась церемония похорон полководца. Гроб был опущен в специально подготовленную нишу центрального зала Казанского собора.

Андрей ВУКОЛОВ, историк.
Москва.

Как же часто во времена Царской России распри среди людей благородного сословия разрешались дуэлью! И это все - несмотря на указ Петра I от 14 января 1702 года о запрете такого рода поединков ради сохранения чести и достоинства (как будто других вариантов поговорить «по-мужски» не было). Однако такое уж бремя выпало на долю горячих кровью молодых людей "златого века".

Какого же «пострадавшего» мы вспоминаем в первую очередь? Естественно, Александра Сергеевича Пушкина. И, естественно, чуть ли не у всех знакомых с его судьбой возникал вопрос: «А можно ли было его спасти?». Что бы сказал современный врач о пушкинском случае, как бы описал состояние и какое бы лечение назначил? Вот давайте с этим разберемся - используя замечательную работу Михаила Давидова «Дуэль и смерть А.С. Пушкина глазами современного хирурга».

Многие пытливые умы на протяжении веков изучали многочисленные оставшиеся после дуэли документы, связанные и с записками очевидцев, и с заметками врачевателей великого поэта, среди которых присутствовали лучшие врачи Петербурга.

Вот что пишут о здоровье Александра Сергеевича и его образе жизни: «Александр Сергеевич к моменту своего ранения на дуэли был в возрасте 37 лет, имел средний рост (около 167 см), правильное телосложение без признаков полноты. В детстве он болел простудными заболеваниями и имел легкие ушибы мягких тканей. В 1818 г. в течение 6 недель Александр Пушкин перенес тяжелое инфекционное заболевание с длительной лихорадкой, которое лечащими врачами было названо “гнилой горячкой”. В течение последующих двух лет появлялись рецидивы лихорадки, которые полностью прекратились после лечения хиной, что дает основание предполагать, что Пушкин переболел малярией….

Поэт вел здоровый образ жизни. Помимо длительных пеших прогулок, он много ездил верхом, с успехом занимался фехтованием, плавал в речке и море, для закаливания применял ванны со льдом.
Можно заключить, что к моменту дуэли Пушкин был физически крепок и практически здоров.»

Близился день дуэли…

Утро среды 27 января 1837 года (или 8 февраля по новому стилю). «Встал весело в 8 часов - после чаю много писал - часу до 11-го. С 11 обед. - Ходил по комнате необыкновенно весело, пел песни - потом увидел в окно Данзаса (прим.: секундант), в дверях встретил радостно. - Вошли в кабинет, запер дверь. - Через несколько минут послал за пистолетами. - По отъезде Данзаса начал одеваться; вымылся весь, все чистое; велел подать бекешь; вышел на лестницу, - возвратился, - велел подать в кабинет большую шубу и пошел пешком до извощика. - Это было ровно в 1 ч». (из записок друга Пушкина поэта В.А. Жуковского о последнем дне Александра Сергеевича перед дуэлью)

… Место дуэли. «Закутавшись в медвежью шубу, Александр Сергеевич сидел на снегу и отрешенно взирал на приготовления. Что было в его душе, одному богу известно. Временами он обнаруживал нетерпение, обращаясь к своему секунданту: “Все ли, наконец, кончено?” Его соперник поручик Дантес, высокий, атлетически сложенный мужчина, прекрасный стрелок, был внешне спокоен. Психологическое состояние противников было разным: Пушкин нервничал, торопился со всем скорее покончить, Дантес был собраннее, хладнокровнее.»

...Шел 5-й час вечера.

«Секунданты шинелями обозначили барьеры, зарядили пистолеты и отвели противников на исходные позиции. Там им было вручено оружие. Напряжение достигло апогея. Смертельная встреча двух непримиримых противников началась. По сигналу Данзаса, который прочертил шляпой, зажатой в руке, полукруг в воздухе, соперники начали сближаться. Пушкин стремительно вышел к барьеру и, несколько повернувшись туловищем, начал целиться в сердце Дантеса. Однако попасть в движущуюся мишень сложнее, и, очевидно, Пушкин ждал окончания подхода соперника к барьеру, чтобы затем сразу сделать выстрел. Хладнокровный Дантес неожиданно выстрелил с ходу, не дойдя 1 шага до барьера, то есть с расстояния 11 шагов (около 7 метров). Целиться в стоявшего на месте Пушкина ему было удобно. К тому же Александр Сергеевич еще не закончил классический полуоборот, принятый при дуэлях с целью уменьшения площади прицела для противника, его рука с пистолетом была вытянута вперед, и поэтому правый бок и низ живота были совершенно не защищены». Именно такое положение тела Пушкина стало причиной своеобразного раневого канала.

Яркая вспышка. Пушкин на мгновение ослеп и в ту же секунду почувствовал удар в бок и нечто с силой стрельнувшее в поясницу. Ноги поэта не выдержали столь резкого воздействия и массы собственного тела, он рухнул левым боком лицом в снег, ненадолго потеряв сознание. Однако, как только секунданты и сам Дантес ринулись посмотреть на последствия выстрела, Пушкин очнулся и резко крикнул, что у него еще есть достаточно сил, чтобы совершить свой выстрел. Он с усилием приподнялся и сел, вскользь заметив затуманенным взором, что рубашка и шинель пропитались чем-то алым, а снег под ним окрасился в красный. Прицелился. Выстрелил.

жилет, в котором стрелялся Пушкин

«Пуля, летевшая от сидящего Пушкина к высокорослому, стоявшему правым боком вперед, Дантесу, по траектории снизу вверх, должна была попасть французу в область левой доли печени или сердце, однако пронзила ему правую руку, которой тот прикрывал грудь, причинив сквозное пулевое ранение средней трети правого предплечья, изменила направление и, вызвав лишь контузию верхней части передней брюшной стенки, ушла в воздух. Рана Дантеса, таким образом, оказалась нетяжелой, без повреждения костей и крупных кровеносных сосудов, и в дальнейшем быстро зажила…» Что же было потом?

Помощь поэту и транспортировка.

По воспоминаниям Данзаса на месте дуэли из раны Пушкина лилась кровь «рекой», она пропитала одежду и окрасила снег. Отмечал он и бледность лица, кистей рук, “расширенный взгляд” (расширение зрачков). Раненный пришел в сознание сам. Грубейшая ошибка секунданта поэта была в том, что он врача на дуэль не пригласил, средства для перевязки и лекарства не взял, следовательно, первую помощь и хотя бы небольшую перевязку никто не сделал. Обосновал Данзас это тем, что «был взят в секунданты за несколько часов до дуэли, времени было в обрез, и он не имел возможности подумать о первой помощи для Пушкина».

Пушкин, находясь в сознании, самостоятельно передвигаться не мог из-за шока и массивной кровопотери. Носилок и щита не было. «Больного с поврежденным тазом подняли с земли и вначале волоком “тащили” к саням, затем уложили на шинель и понесли. Однако, это оказалось не под силу. Вместе с извозчиками секунданты разобрали забор из тонких жердей и подогнали сани. На всем пути от места дуэли до саней на снегу протянулся кровавый след. Раненого поэта посадили в сани и повезли по тряской, ухабистой дороге». Чего таким образом добились? Правильно, усугубления шока.

Объем кровопотери, по расчетам врача Ш.И. Удермана, составил около 2000 мл, или 40 % всего объема циркулирующей в организме крови. Сейчас поэтапная кровопотеря в 40% объема не считается смертельной, но тогда… Все средства для восстановления потерянных масс крови еще не разработали.
Невозможно представить степень анемии у Пушкина, которому не перелили ни миллилитра крови. Несомненно, кровопотеря резко снизила адаптационные механизмы бедного организма и ускорила летальный исход от развившихся в дальнейшем септических осложнений огнестрельной раны.

Дома…

«Уже в темноте, в 18 часов, смертельно раненного поэта привезли домой. Это была очередная ошибка Данзаса. Раненого нужно было госпитализировать. Возможно, в пути поэт действительно высказал желание, чтобы его везли домой. Но он, периодически находясь в бессознательном состоянии, в глубоких обмороках, на какое-то время с трудом выходя из них, не способен еще был к ясной оценке происходящего. Что Пушкин был безнадежен и оперировать его не стали, не может служить оправданием секунданту, ибо в пути Данзас этого еще не мог знать. Наблюдая сильное кровотечение, частые обмороки и тяжелое состояние раненого, Данзасу даже не надо было спрашивать Пушкина, куда его везти, а самому принять правильное решение и настоять на нем!» - считает Давыдов.

Найти в вечернем Петербурге хирурга - задача не из легких. Однако, вмешалась сама Судьба - Данзас на улице встретил профессора Шольца. Да, он был не хирургом, а акушером, но это все же лучше, чем ничего. Тот согласился осмотреть Александра Сергеевича и вскоре приехал вместе с хирургом К.К. Задлером, который к тому времени уже успел оказать помощь Дантесу! (вот такая превратность: ранен легко, а помощь «пришла» раньше).

«Профессор акушерства Шольц после осмотра раны и перевязки имел беседу с раненым наедине. Александр Сергеевич спросил: “Скажите мне откровенно, как вы рану находили?”, на что Шольц ответил: “Не могу вам скрывать, что рана ваша опасная”. На следующий вопрос Пушкина, смертельна ли рана, Шольц отвечал прямо: “Считаю долгом вам это не скрывать, но услышим мнение Арендта и Саломона, за которыми послано”. Пушкин произнес: “Благодарю вас, что вы сказали мне правду как честный человек... Теперь займусь делами моими”.»

Наконец (не прошло и нескольких часов) тяжело раненного поэта соизволили посетить срочно приглашенные лейб-медик Н.Ф. Арендт и домашний доктор семьи Пушкиных И.Т. Спасский.
Потом в лечении раненого Пушкина принимали участие многие врачи (Х.Х. Саломон, И.В. Буяльский, Е.И. Андреевский, В.И. Даль), однако негласно именно Арендт, как наиболее авторитетный среди них, руководил лечением. К его мнению прислушивались все.

Некоторые исследователи считают, что действия Арендта и Шольца, которые рассказали Пушкину о неизлечимости его болезни, противоречили медицинской этике, ибо они противоречили веками выработанному принципу по одному из правил Гиппократа. Оно гласит: «Окружи больного любовью и разумным утешением; но главное, оставь его в неведении того, что ему предстоит, и особенно того, что ему угрожает». Нужно сказать, что до сих пор между врачами возникают распри в вопросах деонтологии, но больной все же имеет право знать о своем диагнозе, каким бы неутешительным он не был.

«Арендт выбрал консервативную тактику лечения раненого, которая была одобрена другими известными хирургами, Х.Х. Саломоном, И.В. Буяльским и всеми без исключения врачами, принимавшими участие в лечении. Никто не предложил оперировать, никто не попытался сам взять в руки нож. Для уровня развития медицины того времени это было вполне естественное решение. К сожалению, в 30-х годах XIX века раненных в живот не оперировали. Ведь наука еще не знала асептики и антисептики, наркоза, лучей Рентгена, антибиотиков и многого другого. Даже много позднее, в 1865 г., Н.И. Пирогов в “Началах общей военно-полевой хирургии” не рекомендовал раненным в живот вскрывать брюшную полость во избежание развития воспаления брюшины (перитонита) и летального исхода.»

Вильгельм Адольфович Шаак в статье «Ранение А.С. Пушкина в современном хирургическом освещении» из Вестника хирургии 1937 года обвиняет врачей в том, что больному поставили клизму, дали слабительное и назначили противоположно действующие средства (каломель и опий). Однако, в руководстве по хирургии профессора Хелиуса, изданном в 1839 году, такие меры, как припарки, касторовое масло, каломель, клизма, рекомендовались для лечения раненных в живот, то есть в 30-х годах XIX века эти средства являлись общепринятыми для лечения подобного заболевания.

Из хроник:

«В 19 часов 27 января состояние раненого было тяжелым. Он был возбужден, жаловался на жажду (признак продолжающегося кровотечения) и просил пить, его мучила тошнота. Боль в ране была умеренная. Объективно отмечено: лицо покрыто холодным потом, кожные покровы бледные, пульс частый, слабого наполнения, конечности холодные. Только что наложенная повязка довольно интенсивно промокала кровью, ее несколько раз меняли.

В первый вечер после ранения и в ночь на 28 января все лечение заключалось в холодном питье и в прикладывании примочек со льдом к животу. Этими простейшими средствами доктора пытались уменьшить кровотечение. Состояние больного оставалось тяжелым. Сознание было преимущественно ясное, но возникали кратковременные периоды “забытья”, беспамятства. Охотно пил холодную воду. Жалобы на жажду, тошноту, постепенно усиливающуюся боль в животе. Кожные покровы оставались бледными, но пульс стал реже, чем в первые часы после ранения. Постепенно повязка перестала промокать кровью. В начале ночи утвердились во мнении, что кровотечение прекратилось. Напряжение врачей и ухаживающих несколько ослабло.

«В 5 часов утра 28 января боль в животе усилилась настолько, что терпеть ее было уже невмоготу. Послали за Арендтом, который очень быстро приехал и при осмотре больного нашел явные признаки перитонита. Арендт назначил, как было принято в то время, “промывательное”, чтобы “облегчить и опростать кишки”. Но врачи не предполагали, что раненый имеет огнестрельные переломы подвздошной и крестцовой костей. Поворот на бок для выполнения клизмы вызвал, вполне естественно, некоторое смещение костных отломков, а введенная через трубку жидкость наполняла и расширяла прямую кишку, увеличивая давление в малом тазе и раздражая поврежденные и воспаленные ткани. После клизмы состояние ухудшилось, интенсивность боли возросла “до высочайшей степени”. Лицо изменилось, взор сделался “дик”, глаза готовы были выскочить из орбит, тело покрылось холодным потом. Пушкин с трудом сдерживался, чтобы не закричать, и только испускал стоны. Он был так раздражен, что после клизмы в течение всего утра отказывался от любых предлагаемых лечебных пособий.»

«Днем 28 января состояние раненого оставалось тяжелым. Сохранялись брюшные боли и вздутие живота. После приема экстракта белены и каломеля (ртутного слабительного) облегчения не наступило. Наконец около 12 часов по назначению Арендта дали в качестве обезболивающего капли с опием, после чего Александру Сергеевичу сразу стало лучше. Интенсивность боли значительно уменьшилась - и это было главным в улучшении состояния безнадежного больного. Раненый стал более активным, повеселел. Согрелись руки. Пульс оставался частым, слабого наполнения. Через некоторое время отошли газы и отмечено самостоятельное свободное мочеиспускание.»

«К 18 часам 28 января отмечено новое ухудшение состояния. Появилась лихорадка. Пульс достигал 120 ударов в минуту, был полным и твердым (напряженным). Боли в животе стали “ощутительнее”. Живот вновь вздуло. Для борьбы с развившимся “воспалением” (перитонитом) Даль и Спасский (с согласия и одобрения Арендта) поставили на живот 25 пиявок. Пушкин помогал докторам, рукой сам ловил и припускал себе пиявки. После применения пиявок жар уменьшился.»

От применения пиявок больной потерял, по расчетам Удермана, еще около 0,5 л крови и, таким образом, общая кровопотеря с момента ранения достигла 2,5 л (50% от всего объема циркулирующей в организме крови). Несомненно, что ко времени назначения пиявок уже возникла тяжелейшая анемия. Улучшение оказалось мимолетным, вскоре Александру Сергеевичу стало еще хуже.

Из описания друзей поэта «изменилось лицо, черты его заострились («лицо Гиппократа», типично для воспаления брюшной полости). Появился мучительный оскал зубов, губы судорожно подергивались даже при кратковременном забытье. Возникли признаки дыхательной и сердечно-сосудистой недостаточности. Дыхание стало частым, отрывистым, воздуха не хватало (одышка). Пульс был едва заметен.»

Несмотря на всю тяжесть состояния, в чем не приходилось сомневаться, тактика лечения осталась неизменной. Больному по прежнему давали лавровишневую воду, каломель и опий.

Последние часы

«Утром 29 января состояние стало критическим, предагональным. “Общее изнеможение взяло верх”. Пришедший рано утром на квартиру доктор Спасский поразился резкому ухудшению состояния больного и отметил, что “Пушкин истаивал”. Консилиум врачей в составе Арендта, Спасского, Андреевского и Даля единогласно сошелся во мнении, что скоро начнется агония. Арендт заявил, что Пушкин проживет не больше двух часов. … Пульс у больного падал с часу на час, стал едва заметен. Руки были совсем холодными. Частые, отрывистые дыхательные движения прерывались паузами (дыхание Чейн-Стокса).»

В 14 часов 45 минут 29 января 1837 года (10 февраля по новому стилю), испустив последний вздох, Пушкин умер. Закрыл глаза умершему доктор Ефим Иванович Андреевский.

Так какая же рана была у Пушкина? О данных аутопсии и анатомии раневого канала читайте в статье.

Следить за обновлениями нашего блога можно в наших пабликах в