Первые сибирские летописи. Значение есипов савва (осипов) в краткой биографической энциклопедии Дьякон савва есипов первый сибирский писатель

ЕСИПОВ САВВА (ОСИПОВ)

Есипов (Осипов) Савва - сибирский летописец, дьяк при сибирском архиепископе. Составил в 1636 г. летопись, источниками которой послужили татарский летописец, запись первого тобольского архиепископа Киприана, сделанная со слов участников похода Ермака, и рассказы очевидцев. Летопись разделяется на 36 глав и представляет целое, с определенной фабулой и задачей. Задача летописца - показать, как языческая страна, перейдя во власть православного царя, просветилась христианским учением. Центральная фигура в летописи - Ермак. Есипова летопись издана Спасским в 1824 г., Небольсиным в 1849 г. и Археографической комиссией, по 23 снимкам, в 1907 г. Б. А.

Краткая биографическая энциклопедия. 2012

Смотрите еще толкования, синонимы, значения слова и что такое ЕСИПОВ САВВА (ОСИПОВ) в русском языке в словарях, энциклопедиях и справочниках:

  • САВВА в Справочнике Населённых пунктов и почтовых индексов России:
    431044, Мордовия Республики, …
  • ОСИПОВ в Литературной энциклопедии:
    1. Николай Петрович — писатель и переводчик. Сын приказного. Обучался в «пансионах». Будучи солдатом Измайловского полка, О. совместно с …
  • ЕСИПОВ в Педагогическом энциклопедическом словаре:
    Борис Петрович (1894-1967), педагог, ч.-к. АПН РСФСР (1950), д-р педагогических наук, профессор (1963). С 1923 в Наркомпросе; с 1944 в …
  • САВВА
    Савва - свят. (1169 - 1237), в мире Растько (Ростислав), младший изсыновей Стефана Немани, брат Стефана сербского Первовенчанного. На 18-мг. …
  • САВВА в Современном энциклопедическом словаре:
  • САВВА в Энциклопедическом словарике:
    (сербский Сава, до пострижения - Растко) (около 1174 - 1235), основатель автокефальной сербской церкви, первый архиепископ Сербии (1219). Сын Стефана …
  • САВВА
    С́АВВА СЕРБСКИЙ (в миру Растько) (Ростислав) (1169-1237), первый архиепископ Сербии (с 1219). Мл. сын Стефана Немани, брат Стефана Первовенчанного. С …
  • САВВА в Большом российском энциклопедическом словаре:
    С́АВВА ОСВЯЩЕННЫЙ (439-532), христ. монах-отшельник. В 478 основал в Палестине, в пустыне близ Иордана, монастырь, ставший одним из центров православия …
  • ОСИПОВ в Большом российском энциклопедическом словаре:
    ́ОСИПОВ Юр. Сер. (р. 1936), математик и механик, акад. РАН (1987), президент РАН с 1991. С 1992 пред. Комиссии по …
  • ОСИПОВ в Большом российском энциклопедическом словаре:
    ́ОСИПОВ Пётр Ник. (1900-87), писатель, нар. писатель Чуваш. АССР (1984). Пьесы "Айдар" (пост. 1924), "Заветная мечта" (1960); ром. "Эльгеевы" (1973) …
  • ОСИПОВ в Большом российском энциклопедическом словаре:
    ́ОСИПОВ Ник. Петр. (1901-45), исполнитель- виртуоз на балалайке, дирижёр, засл. арт. РСФСР (1940). С 1940 худ. рук. и дирижёр Гос. …
  • ОСИПОВ в Большом российском энциклопедическом словаре:
    ́ОСИПОВ Евграф Ал. (1841-1904), врач, один из основоположников рос. сан. статистики. По своей методике, получившей широкое распространение, выполнил ряд фундам. …
  • ОСИПОВ в Большом российском энциклопедическом словаре:
    ́ОСИПОВ Ген. Вас. (р. 1929), социолог, акад. РАН (1991). Тр. по социологии, методологии и методике социол. …
  • ОСИПОВ в Большом российском энциклопедическом словаре:
    ́ОСИПОВ Викт. Петр. (1871-1947), психиатр, ч.-к. АН СССР (1939), акад. АМН СССР (1944), ген.-лейт. мед. службы (1943). Развивал патофизиол. направление …
  • ОСИПОВ в Большом российском энциклопедическом словаре:
    ́ОСИПОВ Викт. Ив. (р. 1937), геолог, акад. РАН (1991). Тр. по инж. геологии. Гос. пр. СССР …
  • ОСИПОВ в Большом российском энциклопедическом словаре:
    ́ОСИПОВ Вас. Ник. (1917-93), Герой Сов. Союза (1942, 1944), майор (1944). В Вел. Отеч. войну в авиации дальнего действия, ком. …
  • ОСИПОВ в Большом российском энциклопедическом словаре:
    ́ОСИПОВ Аф. Ник. (р. 1928), живописец, нар. худ. СССР (1988), акад. РАХ (1988). Жанровые картины (триптих "Седой Вилюй", 1969), посв. …
  • ОСИПОВ в Большом российском энциклопедическом словаре:
    ́ОСИПОВ Архип (1802-40), рос. солдат, во время Кавк. войны 1817-64 участник обороны укрепления Михайловское (ныне пос. Архипо- Осиповка Краснодарского кр., …
  • САВВА в Словаре для разгадывания и составления сканвордов:
    Мужское …
  • САВВА в словаре Синонимов русского языка.
  • САВВА
    Вишерский, Новгородский (ум. 1461), сын кашинского боярина Ивана Борозды, инок, затем игумен (1397) Тверской Саввиной пустыни. Основал (1417) Савво-Вишерский …
  • ОСИПОВ в Современном толковом словаре, БСЭ:
    Архип (1802-40) , российский солдат, участник обороны во время Кавказской войны 1817-64 укрепления Михайловское (ныне пос. Архипо-Осиповка Краснодарского кр., назван …
  • ЕСИПОВ в Современном толковом словаре, БСЭ:
    Константин Дмитриевич (1874-1935) , российский хирург и анатом, один из пионеров хирургического лечения легочного туберкулеза в СССР, профессор (1922). Труды …
  • АВТОБУСНЫЕ БИЛЕТЫ;"ЯКОВ ЕСИПОВ" в Книге рекордов Гиннеса 1998 года:
    Яков Есипов из Тель-Авива, Израиль, коллекционируетавтобусные билеты. К марту 1997 г. у него накопилось уже 14 000 …
  • ОСИПОВ НИКОЛАЙ ЕВГРАФОВИЧ в Новейшем философском словаре:
    (1877-1934) - российский психиатр и психоаналитик. Доктор медицины (1903), доцент (1911). Учился в Цюрихском университете у Ф.Ф. Эрисмана и университетах …
  • ЯМЩИКОВ САВВА ВАСИЛЬЕВИЧ
    Открытая православная энциклопедия "ДРЕВО". Ямщиков Савва (Савелий) Васильевич (1938 - 2009), известный реставратор, ученый и писатель. Родился 8 …
  • САВВА СУРОЖСКИЙ в Православной энциклопедии Древо:
    Открытая православная энциклопедия "ДРЕВО". Савва Сурожский (+ ранее XII в.), архиепископ, святитель. Память 2 апреля , 15 …
  • САВВА СТРАТИЛАТ в Православной энциклопедии Древо:
    Открытая православная энциклопедия "ДРЕВО". Савва Стратилат (+ 272), мученик. Память 24 апреля. Происходил из готского племени. …
  • САВВА СТОРОЖЕВСКИЙ в Православной энциклопедии Древо:
    Открытая православная энциклопедия "ДРЕВО". Савва Сторожевский (+ 1406), Звенигородский чудотворец, преподобный. Память 19 января, 3 декабря. …
  • САВВА СЕРБСКИЙ в Православной энциклопедии Древо:
    Открытая православная энциклопедия "ДРЕВО". Савва Сербский - имя нескольких лиц. Предстоятели Сербские: Свт. Савва I , архиеп. (+ 1237, …
  • САВВА ОСВЯЩЕННЫЙ в Православной энциклопедии Древо:
    Открытая православная энциклопедия "ДРЕВО". Савва Освященный (439 - 532), преподобный. Память 5 декабря в день кончины Преподобный …
  • САВВА КРЫПЕЦКИЙ в Православной энциклопедии Древо:
    Открытая православная энциклопедия "ДРЕВО". Савва Крыпецкий, Псковский (+ 1495), преподобный. Память 28 августа. Был пострижен на Афоне …
  • САВВА ГОТСКИЙ в Православной энциклопедии Древо:
    Открытая православная энциклопедия "ДРЕВО". Савва Готский, Бузэуский (+ 372), мученик. Память 15 апреля . Святой мученик Савва, …
  • САВВА ВИШЕРСКИЙ в Православной энциклопедии Древо:
    Открытая православная энциклопедия "ДРЕВО". Савва Вишерский (+ 1461), игумен, преподобный. Память 1 октября и в Соборе Тверских …
  • САВВА II СЕРБСКИЙ в Православной энциклопедии Древо:
    Открытая православная энциклопедия "ДРЕВО". Савва II (Неманич) (ок. 1200 - 1271), архиепископ Сербский, святитель. Память 8 февраля …
  • САВВА I СЕРБСКИЙ в Православной энциклопедии Древо:
    Открытая православная энциклопедия "ДРЕВО". Савва I Сербский (1169 - 1237), первый архиепископ Сербский, святитель. Память 12 …
  • САВВА (ГРЫЦУНЯК) в Православной энциклопедии Древо:
    Открытая православная энциклопедия "ДРЕВО". Савва (Грыцуняк) (род. 1938), митрополит Варшавский и всей Польши, предстоятель Польской Православной Церкови. …
  • САВВА (ГИГИБЕРИЯ) в Православной энциклопедии Древо:
    Открытая православная энциклопедия "ДРЕВО". Савва (Гигиберия) (род. 1966), епископ Хонский и Самтредийский. Родился в 1966 году. Получал образование …
  • САВВА (БОРИСОВ) в Православной энциклопедии Древо:
    Открытая православная энциклопедия "ДРЕВО". Савва (Борисов) (1865 - 1937), иеромонах. В миру Борисов Сергей Евстратович. Родился в …
  • ОСИПОВ АЛЕКСЕЙ ИЛЬИЧ в Православной энциклопедии Древо:
    Открытая православная энциклопедия "ДРЕВО". Осипов Алексей Ильич (р. 1938), профессор Московской духовной академии. Родился 31 марта 1938 года в …
  • ОСИПОВ ИВАН ПАВЛОВИЧ
    Осипов, Иван Павлович - химик (родился в 1854 г.). Окончил курс физико-математического факультета Харьковского университета. Состоит профессором Харьковского университета и …
  • ОСИПОВ АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ в Краткой биографической энциклопедии:
    Осипов, Андрей Андреевич - писатель (1867 - 1908). Окончил курс в Александровском лицее. Помещал, под псевдонимами Андреев, Архангельский, Д. Вронский, …
  • ОСИПОВ АДОЛЬФ МИХАЙЛОВИЧ в Краткой биографической энциклопедии:
    Осипов, Адольф Михайлович - юрист. Родился в 1842 г. Был профессором Казанского университета по кафедре гражданского права. Труды его: "Die …
  • ЕСИПОВ ГРИГОРИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ в Краткой биографической энциклопедии:
    Есипов Григорий Васильевич - историк (умер в 1899 г.). Окончил курс в Петербургском университетском пансионе; заведовал общим архивом министерства императорского …
  • ЕСИПОВ ВЛАДИМИР ВЛАДИМИРОВИЧ в Краткой биографической энциклопедии:
    Есипов Владимир Владимирович - юрист. Родился в 1867 г.; окончил курс в Императорском училище правоведения (1888). В 1892 г. защитил …
  • ВАНЬКА-КАИН (ИВАН ОСИПОВ КАИН) в Краткой биографической энциклопедии:
    Ванька-Каин (Иван Осипов Каин) - вор, грабитель и сыщик, уроженец села Иванова, принадлежавшего купцу Филатьеву. Родился в 1718 году и …
  • ЕСИПОВ, САВВА в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Евфрона:
    (или Осипов) — сибирский летописец, дьяк сибирского митрополита, в 1636 г. составил летопись "О взятии Сибирския земли". Это одна из …
  • ЕСИПОВ, ГРИГОРИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Евфрона:
    I историк. Окончил в 1830 г. курс в спб. университетском пансионе; служил в министерстве государственных имуществ, потом в межевой канцелярии; …

Стольный град Сибири Тобольск встретил своего первого архиепископа Кипрпана с истинно сибирским радушием. Узкие улочки города были с утра запружены людьми. Днем множество народа высыпало на берег Иртыша. Наконец на водной глади реки появились струги.

Владыка Кипрпан, высадившийся в тот день на тобольском берегу, оказался человеком любознательным и деятельным. Киприан стяжал славу стойкого патриота еще в бытность свою архимандритом Хутынского монастыря в Новгороде. В то время Новгород оказался во власти шведов. Бояре прислуживали захватчикам, за что те охотно жаловали им земли. Киприан поддержал земских людей, добивавшихся возвращения «Новгородского государства» в состав России. За УГО ему пришлось претерпеть немало гонении и даже отведать тюрьмы.

После заключения мира со шведами Кпприан был вызван в Москву, а еще через пять лет послан в Сибирь в высоком сане архиепископа.

Чтобы прославить новую епархию, Киприан задумал канонизировать местных подвижников. Решение этой задачи должно было облегчить христианизацию языческого края. Киприан явился в Сибирь, имея смутные представления о местном населении и его традициях. Но пробыв в Тобольске некоторое время, он должен был оценить факт исключительной популярности Ермака в Сибири. Ермак стал героем сказаний русских переселенцев. Фольклор нерусских народностей уделял ему не меньше внимания. Предания приписывали Ермаку всевозможные чудеса. Кипрпан решил использовать их в интересах церкви и приказал «кяикати» Ермаку и его погибшим товарищам «вечную память» наряду с прочими пострадавшими за православие. Чтобы составить синодик «убиенным», Киприан обратился к уцелевшим сподвижникам Ермака, жившим в Тобольске.

Сибирская экспедиция оказалась по плечу лишь очень крепким физически людям. Среди уцелевших соратников Ермака многие дожили до глубокой старости. Незавидной была судьба тех, кто не мог больше служить. Лишь некоторым удалось найти успокоение в монастыре.

Местный архимандрит доносил властям, что в его обители «стригутца все служилые люди: увечные, раненые и которые очами обнищали, за убожеством, иные и без вкладу стриглись, еще (из) ермановых казаков постриженни-ки лет во сто и больши…».

Киприан обратил внимание на бедственное положение, нищих ермаковцев, не попавших в монастырь. Местному воеводе волей-неволей пришлось проявить о них заботу. Он испросил в Москве разрешение на учреждение богадельни в Тобольске для престарелых служилых людей, которые служили «в Сибири лет по сорок и больше с сибирского взятия, и на боех ранены и за старость и за увечье от… службы отставлены и волочатца меж двор, помирают голодною смертью». Ходатайство воеводы было удовлетворено, и кормившиеся нищенством престарелые казаки получили кусок хлеба и кров над головой.

Соратники Ермака помоложе достигли больших успехов по службе. Иван Александров и Гаврила Ильин числились в атаманах, другие служили пятидесятниками в сотне «старых казаков».

Киприан велел разыскать ветеранов и расспросить их о «сибирском взятии». В конце концов явились на подворье к архиепископу и «принесоша к нему списки, како они прийдоша в Сибирь и где у них с погаными агаряны " были бои и коих из них именем атаманов и казаков (татары) побита». Так появились в Тобольске записи воспоминаний участников Сибирского похода.

Прошло сорок лет со времени похода Ермака, и нет ничего удивительного в том, что в казачьих, сказах обнаружились все элементы фольклора. Сказы имели зачин, весьма характерный для былин и исторических песен.,.Не от славных муж. не от царьского повеления воевод,- читаем в синодике,-… но от простых людей избра и вооружи… славою и ритоборьетвом и вольностию атамана Ермака Тимофеева сына… со едино мы еле ною и с предоброю дружиною храброствовавшею».

Ермак стал легендой, и в воспоминаниях о нем звучали эпические ноты.

Соратники Ермака, хорошо знавшие его, были весьма далеки от того, чтобы представить его в образе христианского подвижника. Поэтому духовенству пришлось подвергнуть «списки» их речей основательной переработке. Былинный зачин воспоминаний о Ермаке оказался безнадежно испорчен вставками житийного содержания.

Между словами «не от славных муж, но от простых людей» появилось обширное рассуждение о том, что бог избрал Ермака «очистит место святыни и победит бесер-менскаго (басурманского) царя Кучюма и разорит их богомерзкие капища».

Ветераны добросовестно старались припомнить все, что произошло с ними. Но многое оказалось позабытым. Временами старые казаки затевали шумный спор. Больше всего спорили о судьбе есаула Брязги. Одни говорили, что есаул вместе с товарищами Окулом и Карчигой погиб на Абалаке в дни зимней рыбалки. Другие же считали, что Брязга и тс же самые казаки пали в «первом бою» при взятии столицы Кучума.

Сколько архиепископские люди ни старались добиться истины, им так и не удалось примирить разноречивые свидетельства.

Махнув рукой, они дважды записали в синодик Бряз-гу и его сотоварищей. Вышел курьез. Казаки как бы дважды гибли за православие. За смерть в бою им пели «вечную память большую», за повторную погибель на рыбалке – «память малую».

Книжники пытались придать синодику летописную форму. Но тут они столкнулись с наибольшими трудностями. Ветераны руководствовались несложной схемой. Главные вехи похода были связаны в их сознании с погибелью любимых атаманов. Каждый будто бы погиб «в свое лето». В первое лето «сибирского взятия» погиб Брязга, во второе – Пан, в третье – Кольцо, в четвертое – Ермак. Схема имела недостаток, поскольку ер-маковцы провели в Сибири всего лишь три, а не четыре лета.

Книжники пытались выяснить у. казаков, в каком году те взяли Сибирь. Но тут они потерпели полную неудачу. В средние века простой люд никогда не заглядывал в календарь. Многие не знали даже года своего рождения: активная жизнедеятельность человека продолжалась до тех пор, пока его не покидали силы. Точный возраст сам по себе не имел никакого значения. Человек вел счет не по годам, а по запомнившимся ему событиям.

Для ермаковцев таким событием было прежде всего «сибирское взятие». На все вопросы Киприана они отвечали, что служат службу в Сибири сорок лет, «с сибирского взятия». Поскольку Киприан прибыл в Тобольск в 1621 году (счет времени вели от сотворения мира), летописец рассчитал, что «сибирское взятие» произошло на сорок лет раньше – в 1581 году.

Казаки явно округляли время своей службы. В начале 30-х годов те же самые люди писали, что служат царю «в Сибири в Тобольске от ермакова взятия лет но сороку и по пятидесяти». Иначе говоря, их хронологические расчеты носили самый примерный характер.

Тем не менее тобольские летописцы поверили казакам.

Нелегко рождалось летописание в Сибири. Книжных людей в Тобольске было раз-два и обчелся. Архиепископу пришлось подбирать себе штат на ходу. Посылая Кипрн-ана в далекий край, патриарх Филарет распорядился подобрать служителей для новой сибирской епархии в Казани. Сделав остановку в Казани, Киприан впервые увидел людей, назначенных ему в помощники. Тут был и главный архиепископский дьяк «с Казани», и старцы, и дворовые люди. Крупнейшая в стране казанская епархия за семьдесят лет успела стать центром православной образованности. Казанские книжники, прибывшие с Кипри-аном в Тобольск, положили начало местному летописанию.

Тщательно расспросив ермаковцев, дьяк и его помощники написали сначала синодик, а затем краткую летописную «Повесть о Сибирском взятии».

По приказу архиепископа в тобольских церквах стали печь вечную память ермаковцам.

Слово Киприана было законом для сибирского духовенства. Но его начинание не получило одобрения в столице.

Патриарх Филарет Романов имел свои счеты с вольными казаками. Составленная попечением Филарета летопись без обиняков называла Ермака и его казаков дворами». О поминании разбойников не могло быть и речи.

Провинциальная точка зрения получила признание в Москве лишь через два года после смерти Филарета. В начале 1636 года священный собор назначил архиепископом Сибири Нектария. Новый пастырь пользовался большим влиянием при дворе, и ему удалось добиться того, что высшее духовенство в Москве учредило «вселенское» поминание Ермака и его казаков. Отныне «вечную память» погибшим ермаковцам пели не только в Тобольске, но и в Москве. При жизни никто из них и не подозревал, что когда-нибудь сподобится такой чести.

Нектарий был интереснейшей личностью. Сын осташ-кинского крестьянина Николай Телянин в тринадцать лет покинул отчий дом и переселился в Нилову пустынь. Там доживал век знаменитый пустынник Герман, ставший духовным отцом мальчика. Герман был человеком суровым и властным. Он твердо верил, что без палки нельзя наставить отрока на путь истинный. На склоне лет Николай-Нектарий с тихим умилением вспоминал своего учителя жизни: «И како терпел от начальника моего с первых дней! – восклицал он.- Два года по дважды на всякий день в два времени бит был… учил клюкою и остном (посохом) прободал,… и кочергою, что в печи уг-лие гребут… и не токмо древом всяким, но и железом и калением, и за власы рванием, но и кирпичом, и что при-лучалося в руках его, чем раны дать…»

Монашеский устав предписывал послушнику полное подчинение воле наставника. Мальчик глотал слезы и лишь вел про себя счет ударам, «г…Я того сочтено у мене, в два года по два времени на всякий день,- вспоминал Нектарий,- боев тысяща четыреста и тридесять. А сколько ран и ударов на всякий день было от рук его честных, и тех не считаю, бог весть, и не помню».

Став архиепископом, Нектарий не забыл учителя и прилежно следовал его заветам. Этим он вскоре снискал ненависть среди служителей тобольского архиепископского дома. Столкнувшись с «кознями», Нектарин поспешил сочинить жалобу на собственных подчиненных. «Да и софийские, государь, дворовые люди,- писал пастырь,- старцы, дети боярские и певчие дьяки, кроме старого дьяка Саввы Есипова, умышляют на меня, богомольца твоего, и угрожают доводными всякими делами (доносами)».

Лишь один из старых служителей пришелся по душе ниловскому пустынножителю. То был главный архиепископский дьяк Савва Есипов. В Софийском доме не сыскать было другого такого же нужного и расторопного человека. Заботясь о доходах епархии, он составил роспись софийских оброчных крестьян. Ему доверили старцы огромную сумму – 200 рублей – на помин умершего владыки.

Нектарий ценил Савву не только как рачительного хозяина, но и как любителя книжной премудрости. При всех своих странностях Нектарий всегда был предан образованию, изучал греческий и латинский языки, риторику и философию. В лице Саввы он нашел единомышленника.

Тотчас по прибытии в Тобольск архиепископ поведал дьяку сокровенную мысль насчет написания подробной летописи, которая бы прославила епархию и последовательно провела новый взгляд на миссию Ермаковых казаков в Сибири. Всего пять месяцев понадобилось исполнительному дьяку, чтооы осуществить предначертания начальства.

Как и полагалось смиренному христианину. Есипов поместил свое имя в самом конце летописи, скрыв его незамысловатым шифром.

Савва не обладал чрезмерным честолюбием и в послесловии к летописи откровенно признался, что он лишь расширил («распространил») летописную «Повесть», которую составили в Софийском доме до него.

Средневековые писатели не гнались за оригинальностью. Напротив, они любили украшать свои произведения подробнейшими заимствованиями из других авторов, слывших признанными авторитетами. Библиотека тобольского архиепископа была не слишком богатой, и дьячку пришлось довольствоваться тем, что было под рукой.

Есипов не раз с волнением перечитывал Хронограф, повествовавший о подвигах древних полководцев. Высокопарный стиль изложения Хронографа разительно отличался от стиля, который употребил предшественник Есипова при описании столкновений между Ермаком и Кучумом. Чтобы прославить Ермака, Савва дополнил летопись впечатляющими подробностями, заимствованными из Хронографа. Дьяка не слишком беспокоило то, что Хронограф описывал битву между древними болгарами и византийцами. Воинов Кучума он уподобил язычникам-болгарам. Так Ермаку пришлось вступить в бой с татарами, ханты и манси, «овсяными железом, меднощитни-цами (медными щитами) и копиеносцами».

К счастью, Есипов обладал трезвым умом, и его интересовали не только литературные красоты. Испросив разрешение у владыки, он велел вновь собрать ермаковцев, чтобы узнать у них новые подробности насчет знаменитого похода. Прошло пятнадцать лет с того дня, как казаки и:-; «старой сотни» принесли Киприану свое «Написание». С тех пор сотня сильно поредела. Кто умер, кто переселился в богадельню. На службе остались единицы.

На страницах летописи Есипов сообщил о своих долгих беседах с этими ветеранами – «достоверными мужами», которые были в Сибири на «ермаковом взятии* и всё «очами своими видели».

Можно установить интересную особенность. Савва Есипов сравнительно подробно описал начальный и конечный периоды сибирской экспедиции, особое же внимание уделил миссии казаков в Москву.

Летописец не назвал по имени казаков, с которыми говорил. Но можно установить, что. при Нектарии в Тобольске продолжал служить убеленный сединами атаман Иван Александров. То был любимец Ермака, некогда ездивший с его письмом к царю. Александрова задержали в Москве на три года, поэтому он хорошо знал все, что произошло в начале и в конце похода. В летописных рассказах виден след беседы Есипова с атаманом Александровым.

Судьба сочинении безвестного тобольского дьяка сложилась исключительно удачно. Еснповская летопись приобрела общерусскую известность и стала любимым чтением для многих грамотеев в разных концах России.

Елена РОМОДАНОВСКАЯ

Елена РОМОДАНОВСКАЯ

ЕСИПОВСКАЯ ЛЕТОПИСЬ
К 370-летию первой летописи Сибири



Основным памятником сибирской литературы 1630-х гг. является Есиповская летопись. Свое название она получила по имени автора - «Савва Есипов», зашифрованному в конце почти всех известных списков. Здесь же зафиксировано и время окончания работы автора над летописью: «лета 7145 (1636) сентября в 1 день».
Кроме имени, о Савве Есипове почти ничего не известно. Запись, оставленная им на одной из книг Софийской библиотеки, свидетельствует, что в 1630-х гг. Савва Есипов был дьяком Тобольского архиерейского дома: «Лета 7148-го (1639) декабря в 31 день приложил сию книгу, глаголемую Рай, преосвященный Нектарей, архиепископ Сибирский и Тобольский, в дом Софеи Премудрости Божии, строена на софейские на домовые на казенные деньги, подписал архиепископль диак Савва Есипов». В начале 1640 г. он подписал вместо казначея Сергия отпись о приеме после архиепископа Нектария Софийской домовой казны.
Эти немногие факты говорят о том, что Савва Есипов был архиепископским дьяком (т.е. главой архиепископской канцелярии) во время пребывания в Тобольске архиепископа Нектария (1636 – 1640). Однако приехал в Сибирь он значительно раньше. Именно дьяк Савва Есипов вместе с «архиепископским приказным» Максимом Трубчаниновым, получает 200 рублей после смерти Макария в 1635 г. «для его архиепископского помину и на всякие расходы». Он же в описи имущества Софийского дома перед прибытием Нектария составляет «Роспись … софейских оброчных крестьян». Следовательно, при Макарии он занимал тот же высокий пост. В 1638 г. Нектарий упоминает его в своей жалобе на людей Софийского дома, служивших там до него, выделяя Савву Есипова как единственного, кто не строит козней против архиепископа: «Да и софийские, государь… дворовые люди, старци, дети боярские и певчие дьяки, кроме старого дьяка Саввы Есипова, умышляют на меня, богомольца твоего…». Неясно, что имел в виду Нектарий под словом «старый»: возраст ли Есипова или только то, что он не относился к новоприбывшим (с Нектарием) служителям.
Существует традиционное мнение, что Савва Есипов был родом из Новгорода и приехал в Сибирь вместе с первым архиепископом Киприаном, назначенным на Тобольскую кафедру из архимандритов Новгородского Хутынского монастыря. Но вопрос о происхождении и родословной Саввы Есипова легче будет разрешить, когда найдутся документы о времени его приезда в Сибирь. В настоящее время говорить о его новгородском происхождении не приходится. Скорее всего, он приехал в Тобольск позднее, вместе с преемником Киприана Макарием. Известно, что Макарий заменил в Софийском доме многих служащих людьми, привезенными им из Руси, что вызывало недовольство и жалобы софийских детей боярских и старцев (Буцинский П.Н. Сибирские архиепископы…). Во всяком случае, при Макарии Савва Есипов, несомненно, занимает должность архиеписокпского дьяка и остается в ней при новом архиепископе Нектарии. (Возможно, что род Есиповых занимал видное место среди сибирской администрации: позднее, в 1669 – 1678 гг., некий Борис Есипов был подъячим Приказа купецких дел с окладом в 20 рублей, а в 1690 г. он же занимал должность подъячего Скорняжной палаты с высшим окладом в 30 рублей; оба этих учреждения существовали при Сибирском приказе. См. Протоколы Общества истории и древностей Российских от 4 февраля 1887 г. (сообщение Н.А. Попова о Приказе купецких дел) \\ ЧОИДР. 1887. Кн. 4. С. 3)

Создание летописи является результатом осознания собственного единства - страны, народа, области, княжества - и одновременно осознания собственных отличий, особенностей. «Особенность» Сибири осознавалась в правящих кругах Русского государства с первых лет ее присоединения, что сказывалось прежде всего на системе управления Сибирью, значительно отличающейся от системы управления другими русскими областями. С первых лет после похода Ермака правительство стремилось создать непосредственно в Сибири административный центр, главенствующий над другими уездами и контролирующий деятельность местных воевод; в очень скором времени таким центром стал Тобольск, построенный неподалеку от старой столицы Сибирского ханства и унаследовавший от нее политические и административные связи и отношения.
Особое положение Тобольска, превращающее его в «стольный город Сибири», тем более после создания в нем архиепископской кафедры, в значительной мере должно было способствовать возникновению и укреплению областнических взглядов в среде сибиряков, воспринимавших Сибирь как особое государство. Такое восприятие поддерживалось также тем, что в связи с руководящим положением Тобольска первыми (главными) воеводами сюда назначались обычно наиболее родовитые представители боярства, близкие к царскому двору, нередко находившиеся в родстве с царствующим домом. В результате «широкие полномочия, которыми правительство наделяло тобольских воевод, и подчинение им прочих воевод Тобольского разряда, при знатности их происхождения, создавали им в Сибири особый ореол власти. В глазах сибиряков тобольский воевода нередко заслонял собою фигуру далекого царя на Москве» (Бахрушин С.В. Воеводы Тобольского разряда в ХVII в. \\ Научные труды. Т. 3, ч. 1. С. 262)
В первой половине XVII в. восприятие Сибири как «особой» земли получило и официальное закрепление. В феврале 1636 г. царь и патриарх утвердили Синодик ермаковым казакам, который теперь стал произноситься не только в Тобольске, но и в Москве. Через год, в феврале 1637 г., был создан особый Сибирский приказ, ведавший всем управлением Сибири - вопросами судебно-административными, финансово-податными, таможенными, военными и в известной мере даже дипломатическими (История Сибири. Л., 1968. Т. 2. С. 124). Вне сферы его полномочий оставались только политические дела; в остальном вся Сибирь находилась в исключительном ведении администрации Сибирского приказа.
Создание Есиповской летописи в сентябре 1636 г. стоит в ряду официальных мероприятий, которые проводились в связи с осознанием специфики Сибири и, в свою очередь, укрепляли ее. Судя по этим мероприятиям (утверждение местных святынь, создание особых органов управления, составление собственной официальной истории), Сибирь в 30-х годах XVII в. воспринималась как особая страна внутри Русского государства; местное летописание возникает именно в этот период.
История страны понимается Саввой Есиповым прежде всего как история политическая. Внимательно приглядевшись к содержанию памятника, мы можем выделить круг вопросов, которые в первую очередь интересуют автора. В него входит вопрос об управлении Сибирью, о последовательной смене местных князей и царей (в описании дорусской Сибири) и русских воевод в разных городах, в первую очередь в Тобольске. (Наиболее ярко вопрос об истории управления Сибирью освещается в более поздней, распространенной редакции Есиповской летописи); кроме того, Есипов отмечает центры русского владычества в Сибири - взятые казаками и основанные ими городки и остроги (на этой основе позднее создается специальное Описание о городах и острогах Сибири); наконец, одним из основных для Есипова является вопрос об утверждении христианства в Сибири и о борьбе христианства с местными религиями (язычеством и мусульманством).
Сочетание этих вопросов дает возможность говорить именно о политическом аспекте всего сочинения Саввы Есипова. Традиционное, утвердившееся в сибиреведческой литературе мнение об основном содержании Есиповской летописи как об истории христианского просвещения Сибири не противоречит такому выводу, но существенно ограничивает понимание памятника. Нельзя забывать, что христианство, прежде всего православие, на протяжении всего русского средневековья является одним из основных аспектов государственной деятельности. Наиболее ярким примером того, как явления внешней и внутренней политики прикрывались чисто религиозной оболочкой, в XVII в. была церковная реформа царя Алексея Михайловича. Особое значение приобретает христианство в борьбе за независимость Русского государства: оно делается знаменем широких масс в борьбе с «неверными» - во время татарского нашествия, при борьбе с Казанским и Крымским царствами, в Смутное время. Утверждение христианства в Сибири для автора Есиповской летописи означает утверждение здесь именно русской власти, единственно правильной и потому единственно законной.
Есипов изображает присоединение Сибири к России, подчинение ее «христианскому царю» фактом, заранее предрешенным. Разгром Кучума с его войсками предопределен божественным провидением за его грехи и «гордость». Отряд Ермака представляется «мечом обоюдуострым», исполняющим волю Бога.
Такое обоснование причин исторических явлений типично для провиденциализма - средневековой «философии истории», детально охарактеризованной И.П. Ереминым при анализе Повести временных лет (Еремин И.П. «Повесть временных лет» как памятник литературы // Еремин И.П. Литература Древней Руси. М., 1966. С. 42-97).
Основные положения этой философии сохраняют свою силу на протяжении всего периода средневековья и находят своеобразное отражение в Есиповской летописи - памятнике XVII в.
Объяснение событий с провиденциальной точки зрения продолжает господствовать и в исторических сочинениях XVII в. В этом плане Савва Есипов не представляет исключения среди огромного большинства своих современников-писателей. Но провиденциализм авторов сочинений о Смутном времени, например, в значительной мере просто дань традиции, стереотипный книжный оборот, над которым мало задумываются; объясняя современные события «Божьей волей», писатели Смутного времени постепенно все больше постигают реальные, земные силы, влияющие на ход истории. Провиденциализм автора Есиповской летописи носит несколько иной характер; в частности, он тесно связан с необходимостью доказывать права Русского государства на обладание Сибирью. О том, что такой вопрос стоял перед русским правительством XVI в., свидетельствуют дипломатические наказы послам; в них официально обосновывается право русского государя на титул «веса Сибирскиа земли повелитель» и на ее подчинение(Преображенский А.А. Русские дипломатические документы второй половины XVI в. о присоединении Сибири // Исследования по отечественному источниковедению: Сб. ст., посвященных 75-летию профессора С.Н. Валка. М.; Л., 1964. С. 383-390).
Автор Есиповской летописи, отражавшей хотя и официальную, но все же лишь местную точку зрения на события, не мог оперировать той же системой доказательств, что и московские дипломаты; вопрос о закономерности присоединения Сибири к России он облек в доступную ему форму. Такая система доказательств была традиционна для русских исторических сочинений и, по-видимому, соответствовала взглядам не только Есипова, но и его читателей.

Причины падения Сибирского ханства Есипов осветил во вступительной части к своему сочинению, рассказав о царствовании Кучума. Указав здесь на «Божью волю» как на основную движущую силу событий, в дальнейшем при рассказе о конкретных событиях он только изредка отдельными фразами напоминает читателю об этом. Само же определение причин, вызвавших «Божий гнев», носит у Есипова явно моралистический характер: среди них он называет «неверие» Кучума и его «гордость», т. е. те качества человеческого характера, которые наиболее резко обличались христианской церковью.
Моральная оценка событий сопровождает и все дальнейшее изложение. Действия русского отряда ни разу не вызывают у Есипова никакого порицания: исполнение высокой миссии «божественного орудия» само по себе предопределяет только положительный характер их изображения. Поэтому гораздо интереснее проследить авторское отношение к противникам русских - местным сибирским народам.
Говоря о них, Есипов употребляет в своем сочинении разные определения: в одних случаях он очень четко разделяет все народы по национальностям (татары, остяки, вогуличи и т. п.), в других - всех без различия называет «погаными».
Если проследить сферу употребления обоих определений, то мы увидим, что они тесно связаны с авторской оценкой действий противников Ермака. Термин «поганые» применяется Есиповым в тех случаях, когда местное население выступает против русских - при описании битв, внезапных каверзных нападений: «Погании же на берег приидоша... Казацы же на брег взыдоша и мужески на поганых наступающе, и в то время бысть смертьное поражение поганым, и вдашася погоним невозвратному бегству»; казаки «видевше таково собрание поганых, яко битися единому з десятию или з дватцатию поганых...» (Сибирские летописи. СПб, 1907, с. 128; далее ссылки на это издание); «...стражу ж утвердиша крепце от поганых, да не яко змии ухапят окаяннии» (с. 133); «Ермак же з дружиною своею погна в след поганых и достигоша их, и бысть с погаными брань велия на мног час; погоним же на бежение устремишася» (с. 135-136).
Другой областью употребления термина «поганые» являются официальные документы, пересказанные в Есиповской летописи: Киприан «повеле разпросити Ермаковъских казаков, како они приидоша в Сибирь, и где с погоньшм были бои, и ково где убили погании на драке. Казаки ж принесоша к нему написание, како приидоша в Сибирь и где у них с погаными бои были, и где казаков и какова у них имянем убили» (с. 163).
Во всех остальных случаях - при описании быта местных народов, их отношений с русскими (в том числе подготовки к битве, но не самой битвы), даже при описании их религиозных верований, когда язычество и магометанство противопоставляются православию, - Есипов не употребляет термина «поганые», каждый раз говоря о конкретных народах или же обобщенно - о «многих людях»: «...прииде во град Сибирь остяцкой князь имянем Бояр со многими остяки, принесоша ж Ермаку с товарищи многая дары и запасы, яже на потребу. По нем же начата приходити тотаровя мнози з женами и з детми и начаша жити в первых своих домех» (с. 134-135); Кучум «посылает во всю свою державу, дабы ехали к нему воинстии людие во град Сибирь и противо руских воин ополчились. В мале же времени собрашася к нему множество татар и остяков и вогулич и прочая языцы, иже под его властию» (с. 126); «По сих же реках жителства имеют мнози языцы: тотаровя, колмыки, мугалы, пегая орда, остяки, самоядь и прочая языцы. Тотаров[я] закон Моаметов держат; колмыки же которой закон или отец своих предание [держат] не вем... Пегая ж орда и остяки и самоядь закона не имеют, но идолом покланяются и жертвы приносят, яко Богу, волшебною же хитростию правяще домы своя всуе» (с. 111).
Таким образом, противников русских Есипов может оценивать и положительно, и отрицательно в зависимости от того, как в данный момент они действуют по отношению к отряду Ермака, представляющему Русское государство, - вредят ему, помогают или нейтральны.
Конкретность оценок у Есипова, зависящая от контекста рассказа, находит соответствие в приемах летописных оценок, прослеживаемых при анализе ранних летописей. Отношение к событию у древнейшего летописца также всегда конкретно. Очень редко, только в «похвальном слове» после смерти того или иного князя, он дает оценку вообще, в целом. Во всех других случаях он рассматривает по отдельности каждое действие, исходя из своего понимания пользы для Русского государства. Хорошо, по мнению летописца, лишь то, что приносит пользу Руси, плохо то, что наносит ей вред. С этой точки зрения он рассматривает каждый поступок того или иного князя, не задумываясь над несовпадением собственных оценок (Еремин И.П. «Повесть временных лет» как памятник литературы. \\ Еремин И.П. Литература Древней Руси. М., 1966. С. 52-54)
Противоречивость оценок в дошедших до нас летописных сводах чаще всего объясняют следами работы различных редакторов. Фрагментарность летописи, создающаяся системой изложения материала по «летам», позволяет позднейшему писателю не только приписать новые, современные ему известия, но и отредактировать текст своего предшественника, заменяя отдельные статьи, дополняя их по другим источникам или совершенно убирая то, что его не удовлетворяет. При этом текст, окружающий редактируемые части, существенно не изменяется. Тогда и получаются те «стыки» разных редакций, отражающие движение летописного текста, которые позволяют выделить в составе сводов не дошедшие до нас летописи. Именно по этому пути идут историки нашего летописания, продолжающие работу А.А. Шахматова.
Однако те следы редакторской работы разных времен, которые отмечали ученые в летописных сводах, могли сохраниться, по-видимому, прежде всего потому, что ориентация на задачи отдельного рассказа, фрагмента, а не всего большого сочинения, была характерна не для одного какого-либо писателя, а вообще для художественного метода древнерусских исторических сочинений до XVI в.
Наблюдения над конкретностью оценок в Есиповской летописи позволяют сделать вывод о том, что зависимость их от контекста непосредственного рассказа о событии и некоторая противоречивость совсем не обязательно является качеством только летописных сводов и непременным следствием позднейшей редакторской работы. Написанная одним человеком, Есиповская летопись основной редакции в большинстве списков сохранила все детали изложения, стилистику, систему сопоставлений и оценок, принятую ее автором. В ней нельзя заметить каких-либо следов позднейшей редакционной правки, и это лишний раз свидетельствует об ориентации на отдельный рассказ как общем принципе древнерусских исторических сочинений. Та же ориентация на отдельный рассказ наблюдается и в стилистике памятника, но об этом речь пойдет в дальнейшем.
«Христианская» тема Есиповской летописи, несомненно, усилена благодаря тому, что летопись создается в Тобольском архиепископском доме, под контролем высшей церковной власти Сибири. Именно это обстоятельство способствует «тенденциозности» в изображении Ермака и казаков: они представлены только исполнителями божественной миссии; в их описаниях почти не сохранились реальные, жизненные черты. То же обстоятельство во многом предопределяет книжный характер всего сочинения: религиозная направленность его подкрепляется многочисленными цитатами из Священного писания, примерами из библейской истории и т. п. Автор летописи, как отметил М.Н. Сперанский, как будто пользуется любым случаем, чтобы просветить своих читателей в основах библейской истории (Сперанский М.Н. Повесть о городах Таре и Тюмени. \\ Труды Комиссии по древнерусской литературе. Л., 1932. С. 17).
Такое объяснение обильных отступлений автора от основного повествования в область христианского учения представляется совершенно справедливым. Нельзя забывать, что Есиповская летопись создавалась во вновь колонизуемой стране, далеко еще не «просвещенной» христианским учением, и, по всей вероятности, выполняла задачу не только исторического, но и проповеднического сочинения. (Сибирские архиепископы ХVII века постоянно жалуются на «падение нравов» своей паствы под пагубным влиянием языческих и магометанских верований народов Сибири. См., напр.: Миллер Г.Ф. История Сибири. Т. 2. С. 276-282, 293-297). В этом можно отметить ее сходство с ранними русскими летописями: подобные отступления и сравнения характерны для Повести временных лет, где также излагаются наряду с историческими фактами основы христианского учения; особенно интересен в этом отношении рассказ об испытании вер Владимиром, включающий изложение христианского символа веры (Повесть временных лет. \ Подгот. Текста Д.С. Лихачева; Под ред. В.П. Адриановой-Перетц. М.-Л., 1950. Ч. 1. С. 74-80; Сухомлинов М.И. О древней русской летописи как памятнике литературном. \\ Сухомлинов М.И. Исследования по древней русской литературе. СПб. Т. 1. С. 70-77). В дальнейшем, по мере утверждения христианства на Руси, такие отступления в летописных сочинениях встречаются все реже и реже. Для исторических сочинений XVII в., когда создавалась Есиповская летопись, они уже не характерны. Но, по-видимому, упомянутые обстоятельства создания памятника во вновь колонизуемой и христиански просвещаемой стране вызвали к жизни те же принципы объединения светских и христианских мотивов, которые характерны для начального периода русской литературы.
По своей общей композиции Есиповская летопись с первого взгляда напоминает Казанскую историю, которая также начинается с краткого описания местоположения Казанского царства, перечня и характеристики населяющих его народов; затем следует история самого Казанского царства, где главное внимание уделено отношениям Казани и Руси; наконец, как завершение этой истории, - рассказ о походах Грозного на Казань и о победе русских в итоге длительной борьбы. В конце, как и в Есиповской летописи, говорится о распространении христианства в Казанском царстве, о поставлении архиепископов и о благодарности Богу.
Вместе с тем, несмотря на большое внешнее сходство, Есиповская летопись принципиально отличается от Казанской истории по типу исторического повествования. Если Есиповская летопись последовательно сохраняет старый, «летописный», характер расположения материала в строгой хронологической последовательности, а каждая глава в ней начинается с как можно более точного приурочения каждого события к определенной дате, то автор Казанской истории дает лишь самое общее соотнесение событий во времени. В большинстве глав он вообще не указывает дат (Дворецкая Н.А. Археографический обзор списков повестей о походе Ермака. \\ ТОДРЛ. М.-Л., 1957. Т. 13. С. 44, 46, 51, 54, 57).
Если же они и указаны, то, как правило, не в начале главы; они упомянуты попутно, но не открывают известия, что характерно для летописи (Там же. С. 47, 48, 53, 56, 61, 67); в редких случаях статья начинается с даты, но и тогда хронологические приурочения в Казанской истории очень приблизительны, например: «И в то же время во едино спустя по умертвии Зеледии-салтана, царя Великия Орды, 18 лет, а по взятие казанстем от князя Юрья 30 лет...» (Там же. С. 49, ср. с. 58, 68), автор как бы приводит в отдельных случаях хронологические отметки, по которым читатель при желании может высчитать дату события, но сам он хронологическими выкладками не занимается.
Второе значительное отличие Казанской истории от Есиповской летописи заключается в принципах отбора материала. Есипова интересует история страны в целом, поэтому он включает в свое сочинение все факты, какие ему доступны. В том случае, когда факты не соответствуют его концепции или, возможно, кажутся ему не имеющими значения для собственно сибирской истории (как, например, рассказы о разбойничестве Ермака на Волге или об участии Строгановых в покорении Сибири), он просто оставляет их за пределами своего повествования. Такой принцип отбора материала тоже можно назвать «летописным»: он характерен именно для древнейших летописей, где мы не встречаем «фальсификаций» предшествующих источников. Политические оценки и концепции древнейших летописцев, находящие отражение в их сочинениях, формируются прежде всего подбором фактов - концентрацией тех, которые соответствуют взгляду автора, и отбрасыванием неподходящих.
Автор Казанской истории не стремится создать полной истории Казанского ханства; его главная цель - доказать правомерность присоединения Казани к Русскому государству, поэтому из всей истории он выбирает лишь факты русско-казанских отношений; связи Казани с другими государствами (Крымским ханством, Ногайской ордой и т. п.) никак им не освещаются, если они непосредственно не влияют на отношение Казани к Руси. Помимо целенаправленного отбора материала, автор Казанской истории подвергает его обработке, в результате которой материал получает тенденциозное освещение.
Ставя своей целью доказать права Руси на Казанские земли и описать историю борьбы Руси и Казани, автор Казанской истории совершенно естественно заканчивает свое повествование победой русских и утверждением христианства в Казанском царстве. Дальше этого история не продолжается. После присоединения Казани к Руси ни о самостоятельной ее истории, ни тем более об особых сношениях ее с Русским государством речи быть не может. Присоединение Казани - главный итог всего сочинения; именно поэтому встречающиеся в рукописях Казанской истории продолжения основного текста всегда связаны с темой завоевания Казани и временем Ивана Грозного (Казанская история. Л., 1954. С. 20-39 (археографический обзор)).
Чтобы проверить вывод о типологической близости Есиповской летописи к древнейшему летописанию, рассмотрим более частные черты, также отражающие специфику летописного повествования. Наиболее показательны в этом отношении принципы изображения человека, поскольку «человек в изображении писателя - это тот центр, к которому стягиваются все нити, управляющие художественным механизмом произведения, тот фокус, в котором получает свое наиболее яркое воплощение «стиль писателя». (Еремин И.П. Новейшие исследования художественной формы древнерусских литературных произведений // Еремин И.П. Литература... С. 239).

Ермак у Есипова фактически не выделяется из состава дружины. Везде, где идет речь о русских в Сибири, Есипов употребляет термин «казаки» или же «Ермак с товарищи». Руководящее положение Ермака подчеркивается лишь тем, что время от времени автор называет его по имени, и слабым намеком на особую награду Ермаку в рассказе о царском жаловании казакам: царь «Ермака же своим царским жалованием заочьным словом пожаловал; казаков же государь пожаловал своим царьским жалованьем, денгами и сукнами, и паки государь отпусти их в Сибирь к Ермаку с товарыщи. Ермаку же и прочим атаманом и казаком посла государь свое государьское жалованье многое...» (с. 138); какую именно награду получил Ермак, Есипов не уточняет, но в других сибирских летописях, например в Ремезовской, говорится о «царских панцырях» Ермака.
Ермак и казаки всегда действуют как единое целое. Даже грамота царю о завоевании Сибири, судя по ее пересказу в летописи, была написана от имени всей дружины; об этом свидетельствует последовательное употребление глаголов во множественном числе: «...того же лета Ермак с товарыщи послаша к Москве [соунчом атамана и казаков] и писаша ко благочестивому царю и великому князю Ивану Васильевичю... что изволением всемилостиваго... Бога... царство Сибирьское взяша и царя Кучюма и с вой его победиша, под его царскую высокую руку привели многих живущих тамо иноземъцов...» (с. 136-137). В тех немногих случаях, когда Сычевский список Есиповской летописи, принятый за основной в издании Археографической комиссии, упоминает только о Ермаке, варианты по другим спискам дают сочетание «Ермак с товарищи»: «...приде во град к Ермаку (К: с товарыщи) тотарин, имянем Сенбахта, и поведа ему, что царевичь Маметкул... стоит на реце Вагаю... Ермак же (вариант: с товарищи) посла некоторых товарства своего юных и искусных ратному делу...» (с. 138-139).
Лишь два эпизода в летописи рассказывают о Ермаке отдельно от дружины. В первую очередь это рассказ о гибели Ермака, когда были перебиты казаки и он остался один: «Ермак же, егда виде своих воинов от поганых побиеных и ни от кого ж виде помощи имети животу своему, и побеже в струг свой и не може дойти, понеже одеян [бе] железом, стругу ж отплывшу от брега, и не дошед утопе...» (с. 148). Обстоятельства гибели Ермака описываются одинаково во всех сибирских летописях (вне зависимости от их стилистического оформления); по всей вероятности, это описание соответствует действительности или отражает прочно утвердившуюся народную легенду. Помимо этого рассказа, Ермак выступает самостоятельно лишь в эпизоде, повествующем о приеме царевича Маметкула. Здесь он изображен полноправным правителем Сибири, полномочным представителем Русского государства; это обстоятельство особо подчеркнуто тем, что рассказ о Маметкуле следует за главой о посольстве казаков к царю и о царской награде Ермаку: «...приведоша же сего (Маметкула. - Е.Р.) во град к Ермаку с товарыщи. Ермак же прият сего, поведает же ему царьское великое жалованье и ублажает его ласкосердыми словесы» (с. 139).
На протяжении всего повествования Есипов ни разу не дает авторской характеристики Ермака. Даже после гибели Ермака нет обычного в этих случаях «похвального слова». Авторская оценка дается лишь действиям отряда казаков в целом; не один Ермак, а именно весь отряд изображается орудием Бога в борьбе с неверными: «Избра Бог не от славных муж, царска повеления воевод, и вооружи славою и ратоборством атамана Ермака Тимофеева сына и с ним 540 человек. Забыша бо сии света сего честь и славу, но смерть [в] живот преложиша, возсприимъше щит истинныя веры и утвердившеся мужествено и показавше храбрость пред нечестивыми, не поскорбеша бо о суетных, сладкое и покоишное житие отринуша, жестокое же и бритное дело, оружия и щиты возлюбиша, не даша бо покоя скраниям своим, ни зеницам дремания, дондеже Божиею по-мошию прияша [одоление] на окаянных бусорман...» (с. 122-123). И в этом случае, как мы видим, Ермак неотделим от дружины.
Изображение положительного героя у Есипова полностью соответствует принципам стиля «монументального историзма», которым характеризуются древние русские летописи. Герой летописи всегда является представителем «определенной среды, определенной ступени в лестнице феодальных отношений» (Лихачев Д.С. Человек в литературе Древней Руси. М., 1970. С. 28); точно так же Ермак в Есиповской летописи олицетворяет сословие казаков - именно поэтому он для автора неотделим от дружины. Можно было бы думать, что в таком единении вождя и подчиненных сказывается своеобразный демократизм казачьего «круга», выбирающего атаманов и проповедующего равенство своих членов; этот демократизм прослеживается в произведениях, созданных в казачьей среде, например в повестях об Азовском взятии и сидении. Однако нет никаких оснований говорить о внимании Есипова к демократическим традициям казачьей литературы. Его произведение, напротив, носит строго официальный характер; различие Есиповской (официальной) и демократической (фольклорной) оценки похода Ермака убедительно показано Н.А. Дворецкой в специальной статье (Дворецкая Н.А. Официальная и фольклорная оценка похода Ермака в XVII в. // ТОДРЛ. М.; Л., 1958. Т. 14. С. 330-334).
Официальный характер изображения положительного героя (прежде всего князя) также свойствен древним летописям. Летописца не интересует частная жизнь человека, черты его характера. Основой характеристики служит не личность героя, не его индивидуальность, а его поступки, действия, дела. Человек сам по себе как бы растворяется в описании этих действий, личность заслоняется большими историческими событиями. Следуя этому принципу, Есипов рассказывает только о действиях всего отряда казаков, их походах, боях, столкновениях с местными жителями. Мы не найдем у него ни портретов, ни психологических характеристик казаков и Ермака. Возможно, что старательное умолчание Есипова о частной жизни казачьего отряда (у него нет даже тех деталей, которые мы находим в других сибирских летописях - Строгановской и Ремезовской) связано именно с официальной оценкой похода и образа Ермака; в противном случае в летопись непременно проникли бы детали демократической характеристики героя, что и произошло в распространенной редакции Есиповской летописи.
Отсутствие «похвального слова» Ермаку после рассказа о его гибели вряд ли связано с содержанием источников Есиповской летописи. Посмертные похвалы князьям в летописи редко отражали действительные черты характера героя и являлись, по сути дела, результатом чисто литературного творчества. Авторы их не нуждались в специальных исторических источниках, используя в качестве образца твердо сложившиеся стилистические каноны (Еремин И.П. Киевская летопись. \\ Литература Древней Руси. С. 114-123). Таким образом, отказ Есипова от «похвалы» Ермаку связан не с содержанием его источника, а с определенной литературной манерой. Скорее всего, в этом случае Есипов следовал традиции новгородского летописания, для которой похвалы князьям не характерны (Лихачев Д.С. Человек... С. 58-59).
«Похвалы» князьям в летописи отличаются «агиографической стилизацией» и ярче всего свидетельствуют о проникновении в летопись «агиографического стиля» (Еремин И. П. Киевская летопись... С. 114-123; Адрианова-Перетц В.П. Задачи изучения «агиографического стиля» Древней Руси // ТОДРЛ. Т. 20. С. 41-46). Рассмотрев возможные связи Есиповской летописи с житийной литературой, мы можем проверить уже приводившееся мнение С.В. Бахрушина о том, что «сочинение Есипова отвечало потребности в литературно составленном житии нового патрона Сибирской кафедры» (Бахрушин С.В. Очерки по истории колонизации Сибири в ХVII и XVII вв. \\ Научные труды. Т 3, ч.1. С. 29; Андреев А.И. Очерки по источниковедению Сибири. М.-Л., 1960. Вып. 1. XVII в. С. 218). Его высказывание о близости образа Ермака у Есипова к житийной литературе основано, по-видимому, на той уже приводившейся оценке, которая дается автором всему отряду казаков, «орудию» Бога в борьбе с неверными. Она действительно связана с агиографической литературой, но не с житийным жанром, а с Синодиком, из которого и заимствована.

В противоположность образу Ермака, «растворяющемуся» в действиях всего казачьего отряда, образ Кучума предстает в Есиповской летописи гораздо более отчетливо. Здесь можно заметить попытку автора психологически объяснить его дурные поступки; внимание к побудительным причинам действий врага также характерно для стиля «монументального историзма», при этом в качестве «причин» выступает ограниченный набор человеческих качеств: гордость, зависть, честолюбие, жадность (Лихачев Д.С. Человек... С. 37).
Кучум в Есиповской летописи, подобно татарским ханам в древнерусских исторических повестях (Тохтамыш, Батый, Мамай и т. п.), - прежде всего «гордый царь»: «Прииде же степью ис Казачьи орды царь Кучюм, Муртазеев сын, со многими воинскими людми, и доиде до града Сибири и град взя и князей Етигера и Бекбулата уби и прозвася Сибирский царь. И мнози языцы повинны собе сотвори, и превознесеся мыслию, и сего ради погибе по глаголющему: Господь гордым противится, смиренным дает благодать» (с. 117-118). Именно эта черта подчеркивается автором на протяжении всего сочинения: «...они бо окаянъни яростию претяще им и гордяся паче кинтавр и яко Антей» (с. 124).
Если Ермак составляет одно целое со своей дружиной, то Кучум, напротив, всегда изображается отдельно от приближенных. Нельзя указать ни одного сочетания «Кучум и татары», подобного уже приводившемуся сочетанию «Ермак с товарищи». Глаголы, описывающие действия Кучума, всегда стоят в единственном числе даже в тех случаях, когда имеется в виду не его личный поступок, а дела татарского отряда: «Слышав же царь Кучюм пришествие руских воин и мужество их и храбрость и о сем оскорбися зело и паки мысль свою предлагает, вскоре посылает во всю свою державу, дабы ехали к нему воинстии людие во град Сибирь... Посла же царь сына своего Мамет-кула со множеством воин и повеле... засеку учинити подле реку Иртишь под Чювашевым...» (с. 126); «Царь же Кучюм виде своих падение, изыде со многими людми [и ста] на высоце месте на горе...» (с. 128); «Егда ж побежден бысть царь Кучюм и бежа из града и с царства своего в поле и доиде и обрете место и ста ту со оставшими людми... Некогда же покусися итти и собра оставшия воя, елико бысть, и поиде в Сибирь... не многая веси агарянския поплени и бежа, идеже пребываше. Поведано же бысть во граде Тоболске, яко царь Кучюм поплени тотарския веси, и собрашася рускии вой и погнаша вслед его...» (с. 159-160); «Царь же Кучюм утече не со многими людми и доиде до улуса своего и оставшия люди взят и иде втай в Колмыцкую землю и улусы, и подсмотря стада конская и нападше, отгна» (с. 160).
Эта «отъединенность» Кучума, начало которой положено его гордыней и возвеличением, с течением времени превращается в полное одиночество по мере того, как после русских побед его оставляют бывшие союзники. Уже на четвертый день по взятии города Сибири остяцкий князь Бояр приносит дань Ермаку (с. 134-135), затем отходит от него думный Карача (с. 140-141); наконец, погибает Кучум от руки своих бывших союзников нагаев, которые заявляют ему: «Яко русский вой уведают, яко ты зде пребывавши, да и нам такожде сотворят, яко ж и тебе» (с. 161). Одиночество, бессилие, бесславная кончина составляют наказание гордого царя - наказание, начавшееся с приходом казачьего отряда. Интересно отметить, что все большее одиночество Кучума по ситуации сходно с положением шамана Пама в Житии Стефана Пермского: потерпев поражение в состязании со Стефаном Пермским, Пам оказался покинутым своими соотечественниками, перешедшими в новую веру.
Отличительной чертой образа Кучума в Есиповской летописи являются «плачи», приписанные ему автором. Так, услышав об отходе думного Карачи, царь «восплакася плачем велиим и рече: Его же Бог не помилует, того и любимии друзи оставляют и бысть яко враги» (с. 140-141). Значительно больше по объему «плач» Кучума после победы русских под Чувашевым: «Царь же Кучюм виде [царства] своего лишение, рече сушъщим с ним: Побежим не медляще, сами видим всего лишени; сильнии изнемогоша, храбрии избиени быша. О горе! о люте мне, увы, увы! Что сотворю и камо бежу! Покры страмота лице мое! Кто мя победи и напрасно мя из царства изгна? От простых людей Ермак не со многими пришед и толика зла сотвори, воя моя изби, меня посрами. А того, беззакониче, не весть, что и чада родитель своих ради стражут ово пожаром, ово гладом и наготою, и от зверь скоту снедаему быти. Беззаконниче, за скверны твоя не хотя Бог тя видети, и обратися болезнь чюжая на главу твою, и неправда ж твоя на тя сниде! Тако он и сам на ся рек, к сему же глагола: Се аз победих во граде Сибири князей Етигера и Бекбулата и многое богатство приобретох; приидох же и победих ни от кого ж послан, но самозванен приидох корысти ради и величия» (с. 131-133).
Лироэпические плачи были широко распространены в древнерусской литературе (Адрианова-Перетц В.П. Очерки поэтического стиля Древней Руси. М.; Л., 1947). Разнообразные по содержанию, они используют в стилистике художественные приемы библейских плачей и устных причетей. «Плачи» Кучума в Есиповской летописи сохранили только отдельные элементы типичной стилистики - эмоциональные возгласы («О горе! о люте мне, увы, увы!»), риторические восклицания и вопросы («Что сотворю и камо бежу! Покры страмота лице мое! Кто мя победи и напрасно мя из царства изгна?»). В остальном это фактически не «плачи», а речи героя, характерные для экспрессивно-эмоционального стиля. Как показал Д.С. Лихачев на примере Жития Стефана Пермского, такие речи абстрактны, книжны, лишены «речевой характеристики»; они ничем не отличаются по стилю от речи автора (Лихачев Д.С. Человек... С. 89-90). Есипова, например, не смущает то, что магометанин Кучум не только обращается к авторитету христианского Бога («Его же Бог не помилует, того и любимии друзи оставляют...»; «...за скверны твоя не хотя Бог тя видети»), но даже приводит цитаты из Псалтыри: «...и обратися белезнь чюжая на главу твою, и неправда ж твоя на тя сниде» (Пс. 7, 17). Речи Кучума на деле выражают авторскую характеристику и оценку героя, поэтому здесь наблюдается смешение местоимений и глаголов в первом, втором и третьем лице («Ермак... воя моя изби, меня посрами. А того, беззаконниче, не весть, что и чада родитель своих ради стражут ово пожаром, ово гладом и наготою... Беззаконниче, за скверны твоя не хотя Бог тя видети...»), свидетельствующее о смешении авторской и прямой речи.
Интересно отметить, что в этой речи-характеристике подчеркивается не только «гордость» (величие) Кучума, но и его «корысть»: «...самозванен приидох корысти ради и величия». Но в целом образ Кучума в произведении Есипова связывается с широко распространенным литературным мотивом о царе, наказанном за гордость. Этот мотив очень часто встречается в русских исторических произведениях, рассказывающих о борьбе с иноверцами, прежде всего с татарами. Он присутствует в повестях о Батые, о Темир-Аксаке и наиболее ярко прослеживается в Сказании о Мамаевом побоище.
Синодик ермаковым казакам, послуживший источником для Есиповской летописи, в противопоставлении Ермака и царских воевод не развивает темы гордого царя. Правда, можно увидеть ее основы в определении Кучума как «бусорманъского царя» (с. 164), поскольку «гордость» является одним из основных качеств язычников, не просвещенных христианством; однако такое развитие и распространение слабых намеков памятника может завести слишком далеко. Скорее всего, основой этого противопоставления в Синодике была его связь с агиографическими жанрами древнерусской литературы, где нередко встречается возвеличение кого-либо «от простых людей», тем более в связи с противопоставлением царю-язычнику.
Возможно, что прославление простолюдина Ермака в церковном памятнике (Синодике) было созвучно общему направлению деятельности русской церкви XVI - начала XVII в., когда были канонизированы, например, многие святые-юродивые (Василий Блаженный, Михаил Клопский, Прокопий Устюжский и др.). Как справедливо предполагает И.У. Будовниц, канонизация почитаемых в народе юродивых, которые при жизни преследовались и осмеивались (единственное исключение составляет Михаил Клопский), отражала попытку официальной церкви идеологически воздействовать на народные массы в период крайнего обострения классовой борьбы внутри русского общества: таким путем, с одной стороны, делалась уступка народному мнению, которое видело в юродивых обличителей богатых и борцов за социальную справедливость; с другой стороны, «насильственным действиям духовенство противопоставляло идею терпения, смирения и всепрощения, воплощенную в подвигах юродивых» (Будовниц И.У. Юродивые Древней Руси // Вопр. истории религии и атеизма. М., 1964. Сб. 12. С. 192). При этом канонизировались лишь древние юродивые, которых современники канонизации знали только по легендам и преданиям; им можно было приписывать любые подвиги благочестия и те черты характера, которые важны были для официальной пропаганды.
В церковном поминании Ермака можно отметить следы той же тенденции. Его прославление оказалось возможным лишь через 40-50 лет после его гибели; если при жизни он был «изгоем» русского феодального общества, государственным преступником, которому грозила казнь в случае поимки, то через несколько десятилетий официальная церковь нашла возможным прославить его как христианского героя. Это, как и в примерах с канонизацией юродивых, связано с популярностью Ермака в широких народных массах, особенно в Сибири; кроме того, путем признания и прославления Ермака как носителя христианских добродетелей официальная пропаганда стремилась нейтрализовать его славу как борца против феодальных верхов и богачей (См. подробнее: Дворецкая Н.А. Официальная и фольклорная оценка...). Сделать это раньше не представлялось возможным, пока были живы его соратники и современники, знавшие подлинное лицо казачьего атамана.

Есиповская летопись подобно большинству русских летописей древнейшего типа объединяет несколько стилистических планов: конкретные рассказы о походе Ермака и о дорусской истории Сибири; описания битв русских с татарами, приближающиеся к воинским повестям; риторические отступления с общей оценкой событий. Стилистика каждого такого отрывка, как в любом полиморфном жанре, определяется не столько жанровой принадлежностью произведения в целом, сколько целенаправленностью и задачами отдельного рассказа.
Рассказы о походе Ермака и особенно о дорусской Сибири по своему типу приближаются к наиболее простому виду летописного повествования - «погодной записи» с ее характерными внешними признаками - краткостью и подчеркнутой документальностью изложения (Еремин И.П. Киевская летопись... С. 98-102).
Сфера употребления кратких документальных записей у Есипова определяется достаточно четко. Прежде всего, это рассказы об истории Сибири до прихода русских - та часть, где говорится о старых правителях страны:» [По нем же] (Тайбуге. - Е.Р.) княжил сын его Ходжа; по сем Ходжин сын Map. [Маровы дети Адер и] Ябалак. Князь же Map женат был на сестре Ка[за]нского царя Упака... Маровы же дети Адер и Ябалак умре своею смертью» (с. 115); «По князе же Мамете княжил на Сибири Ябалаков сын Агиш; по нем же Маметов сын Казым, по нем Казымовы дети Етигер, Бекбулат; Бекбулатов же [сын] Сейдяк» (с. 117). Упоминание о любом из перечисленных сибирских князей может при случае разрастись в отдельный «летописный рассказ» (по терминологии И.П. Еремина), если найдутся новые сведения любого происхождения. В качестве примера того, как Есипов использует, не упуская, дошедшие до него факты, можно привести рассказ о воцарении Чингиса и Тайбути (с. 113-114).
Есипов старается включить в свое сочинение любые сведения, доступные ему. В рассказе ощущаются элементы устного народного предания (царский сын, спасенный от убийства; его дальнейшее возвышение и воцарение; фольклорный характер речи царя Чингиса и т. п.) и наряду с ними точное географическое приурочение места действия («...ныне ж на сем месте град Тюмень»). Благодаря этому краткое сообщение типа погодной записи перерастает у Есипова в летописный рассказ, также документальный по стилю изложения, но использующий народно-эпическую традицию.
Вторую группу кратких статей типа погодных записей составляют известия об официальных событиях после прихода русских в Сибирь, в основном связанных с деятельностью царских воевод: «В лето 7093 приидоша с Руси воеводы Василей Сукин да Иван Мясной, с ними же многия руския люди. Поставиша ж град Тюмень, иже преже бысть град Чингий, и поставиша домы себе, воздвигоша же церкви в прибежище себе и прочим православным християном» (с. 153-154); «В лето 7095, при державе благочестиваго государя царя и великого князя Феодора Ивановича веса Русии и по его царскому изволению, послан с Москвы ево государев воевода Данило Чюлков со многими воинскими людми. По повелению государьскому доидоша до реки Иртиша, от града Сибири пятнацать поприщь; благоизволи ту просветити место во славословие Отцу и Сыну и Святому Духу: вместо сего царствующаго града причтен Сибири; старейшина бысть сей град Тоболеск, понеже бо ту победа и одоление на окаянных бусормен бысть, паче ж и вместо царствующаго града причтен Сибири» (с. 154-155).
Отрывок об основании Тобольска пространен по сравнению с другими, но увеличение текста в данном случае идет путем употребления терминологии официальных документов. По существу же тип сообщения не меняется - говорится о приходе в Сибирь воеводы Данила Чулкова и об основании города Тобольска. Именно записи, подобные второй группе, послужили основой для позднейшего продолжения Есиповской летописи - в первую очередь для Описания о городах и острогах Сибири, которое полностью состоит из сообщений о сибирских воеводах (перечни даются по городам) и об основании новых городов. Возможно, что Описание составлялось в значительной мере из подлинных погодных записей.
Рассказы о походе Ермака отличаются краткостью, сжатостью, минимальными средствами украшения речи, деловым стилем изложения, близким к стилю документов; все эти черты вполне соответствуют тому типу летописного повествования, который определяется термином «летописный рассказ» (Еремин И.П. Киевская летопись... С. 102-114).
В качестве примера можно привести такие рассказы Есиповской летописи, как «О убиении казаков от тотар» (с. 135-136), об убийстве казаков «от нечестиваго Карачи» (с. 144-145), «О взяти князя Сейдяка и царевича Казачьи орды Салтана и Карачи и о убиении прочих» (с. 155-158).
Они описывают события в их естественной последовательности, т. е. в той, какая представляется естественной автору сочинения. Факты не перемещаются во времени, их чередование в летописи соответствует тому, как они следовали друг за другом в реальной действительности. В некоторых случаях реальные факты могут соединяться с фактами явно фольклорного происхождения - с устным народным преданием. Так, весь рассказ о пленении Сейдяка, повествующий о действительном событии, построен на фольклорных мотивах; с фольклором связано в первую очередь сюжетное построение статьи - рассказ о пленении перерастает в сказочный мотив о победе над врагом с помощью хитрости. Фольклорные мотивы можно увидеть в том, что татарских вождей трое (правда, в данном случае это является реальным фактом), в троекратном испытании их при помощи чаши вина и в характере речей воеводы; самое поверье, что поперхнувшийся за чашей мыслит зло на хозяина, связано с народными приметами и верованиями.
В указанных отрывках можно отметить лишь два элемента, «украшающих» повествование: эпитеты и сравнения.
Главной особенностью эпитетов у С. Есипова является присущий им оттенок моральной оценки. Так, термин «поганые», как мы уже говорили, употребляется Есиповым лишь в том случае, когда он расценивает сибирские народы как врагов русских - во время битв (но не в период их подготовки), - или в официальных церковных формулировках. Тот же характер конкретной моральной оценки имеют и другие эпитеты в Есиповской летописи. Упоминание о Караче в рассказе о гибели казаков сопровождается эпитетом «нечестивый»; этот эпитет появляется лишь во второй части рассказа, после указания на факт предательства татар, но здесь зато приобретает оттенок постоянного. В первой части рассказа лишь эпитеты к слову «шертвование» («безбожное и лукавое») как бы предсказывают будущее несчастье, подготавливают читателя к нему; при этом они также имеют оценочно-моралистический характер.
Другие случаи употребления оценочных эпитетов также всегда связаны у Есипова с конкретной, относящейся к настоящему моменту оценкой человека и события. Например, эпитет «окаянные» употребляется по отношению к татарам в основном в конце рассказов о сражении, когда после завершения битвы русские продолжают гнать врага: «Тако бо победиша окаянных бусорман, Божий бо гнев прииде на нь за беззаконие их и кумиропокланяние...» (с. 131); после битвы под Чувашевым казаки «поидоша ко граду к Сибири без боязни... и не бе слышати во граде ни гласа, ни послушания, мняще же прежде егда скрышася во граде окаяннии «(с. 134). Эпитет «нечестивые» («злочестивые») также употребляется по отношению к татарам только в рассказах о сражениях, когда татары выступают врагами русских: «...изы-доша из града казаки тай... и нападоша на нь нощию... и побиша множество нечестивых тотар... прочий же тотаровя разбегошася врознь» (с. 146); «...оставшая во граде Сибири, видяще, яко наставника (Ермака. - Е.Р.) злочестивыи тотаровя убиша... и убояшася жити во граде...» (с. 149). Характерно, что в первом примере побиты «нечестивые» татары, об остальных говорится «прочий тотаровя».
На основе этих наблюдений можно сделать вывод о том, что эпитеты «поганые», «окаянные» и т. п. далеко не всегда являются постоянными даже по отношению к «неверным»: их употребление в значительной мере зависит от общей оценки событий и конкретного контекста. (Возможно, что во многих случаях употребление эпитетов такого типа определялось не столько авторским замыслом, сколько традиционными «литературными формулами», о чем мы еще будем говорить). В недавнее время вывод об относительной «постоянности» эпитетов даже в устном народном творчестве был сделан А.П. Евгеньевой в итоге анализа северных причитаний (Евгеньева А.П. Очерки по языку русской устной поэзии в записях XVII-XX вв. М.; Л., 1963. С. 298-314); по ее наблюдениям, постоянный или непостоянный характер эпитета в фольклоре определяется жанром, темой, задачей произведения, т. е. теми же факторами, что и в нашем памятнике.
Другой тип постоянных эпитетов, который можно отметить в Есиповской летописи, закрепляется при определенных существительных под влиянием длительной письменной традиции, зачастую превращающей существительное с эпитетом в термин. Так, постоянным эпитетом по отношению к реке Обь в Есиповской летописи является слово «великая»: «....сия же река Иртиш вниде своим устаем в великую реку, глаголемую Обь» (с. 111); «...приидоша под городок множество остяков, живущих по великой Оби и по Иртишу...» (с. 152). Возможно, что сочетание «великая Обь» уже в первой половине XVII в. делается термином - именно такое сочетание, например, постоянно употребляется в Книге Большому Чертежу, датирующейся 1627 г.: «Река Обь великая пала в море, в летнюю раннюю зорю, а течет от Бухарской земли с правой стороны» (Книга Большому Чертежу. / Подгот. к печати и ред. К.Н. Сербиной. М.; Л., 1950. С. 168).
Ряд постоянных эпитетов в Есиповской летописи связан по происхождению с терминологией царских грамот. Так, подчинение сибирских народов определяется термином «привести под руку», который сопровождается постоянными эпитетами «царская» и «высокая»: «...под его царскую высокую руку привели многих живущих тамо иноземъцов... и к шерти их по их вере привели многих, что быть под его царскою высокою рукою до веку...» (с. 136-137). Царский титул («царь и великий князь») может сопровождаться в летописи постоянным эпитетом «благочестивый»: «...благочестивый государь царь и великий князь Иван Васильевичь всеа Русии ко Господу отъиде в вечный покой; по своем же преставлении на свой царский престол повеле возвести сына своего Феодора Ивановича благочестивого царя и великаго князя, всеа Русии самодержца» (с. 143).
Ряд эпитетов в Есиповской летописи имеют книжное происхождение и стали постоянными именно в результате длительной письменной традиции в своем книжном варианте; имеются в виду такие сочетания, как «праведная молитва» (с. 136), «блаженный Моисей» (с. 120) и т. п.

Савва Есипов использует в своей летописи два типа художественных сопоставлений.
Наиболее элементарными сравнениями являются те, которые не несут качественной оценки сравниваемых предметов, а лишь уточняют и объясняют их свойства. Они не требуют особых растолкований в виде целых художественных картин, что характерно для метафор-символов, и доступны самому неискушенному читателю: «И воста на него его же державы от простых людей имянем Чингис, и шед на него, я со разбойник, с прочими…» (с. 113); «...сих же царств Росийскаго и Сибирьские земли облежит Камень (Урал. - Е. Р.) превысочайший зело, яко дося[за]ти инем холмом до облак небесных... яко стена граду утвержена» (с. 108-109); «Слышанно же бысть во граде, яко сии воини побиени быша от нечестиваго Карачи, Ермак же и казаки... рыдаху на мног час, аки о чадех своих» (с. 144-145); «И еще же Божие Отческое его попечение разумеем, им же о нас печется и покрывает, яко птица птенца своя» (с. 121).
В отдельных случаях эти сравнения могут приобретать значение символов при характеристике деятельности высших божественных сил; однако даже в последнем примере, когда предметом сравнения является Бог, оно не теряет своей реальной основы; «птица» представляет в этом случае конкретный образец материнской или, скорее, отеческой заботы, что подчеркивается и эпитетом «Божие Отческое его попечение»; впрочем, упоминание о Боге-Отце соответствует и христианскому догмату Троицы, чем и определяется, по-видимому, сравнение с отеческой заботой.
Другой тип представляют метафорические сравнения (мы называем такие сравнения «метафорическими», поскольку в древнерусских памятниках сопоставление предметов по одному традиционному признаку может оформляться в виде сравнений и в виде метафор. Ср. в Повести о Таре и Тюмени: поганые, «яко зверие диви», но: Бог «не попусти дивиему зверю»), источником которых чаще всего служат образы животных. Как правило, они дают качественную оценку предмета; переносное значение в них укреплено длительной литературной традицией, а в некоторых случаях поддерживается и поэтикой фольклора.
Враги казаков, действующие исподтишка, в Есиповской летописи сравниваются со змеями и с ехидной: «...стражу ж утвердиша крепце от поганых, да не яко змии ухапят окаяннии» (с. 133); «...и повеле говорити им князю Сейдяку, чтоб он приехал в город советовати о мирном поставлении, еще бо ему сущу яко ехидне дыхающу на православных християн и не покоряющюся, но яко змии ухапити хотя» (с. 156).
Такое сопоставление соответствует древней литературной традиции: вслед за Библией, где змей является виновником грехопадения Адама и Евы, его образ стал символизировать в средневековой литературе хитрость, коварство и всякий обман; со змеем сравнивается обычно хитрый и одновременно страшный враг (Адрианова-Перетц В.П. Очерки... С. 94). В древнерусских памятниках со змеями сравниваются в первую очередь враги православия - цари-язычники (Хронограф, Мучение Георгия), татары, приходящие на Русь с войной, - Улу-Махмет, Мамай (Орлов А.С. Об особенностях формы русских воинских повестей (кончая XVII в.). М., 1902. С. 31-32). «Сии же, Господи, приступаше аки змий к гнезду окаянный Мамай, нечестивый сыроядец, на крестьянство дерзнул...».
Если змей олицетворяет коварство, то ехидна является образом жестокости и злобы. Так она истолкована в Физиологе, в таком значении употреблял это сравнение Иван Грозный в посланиях Курбскому (Адрианова-Перетц В.П. Очерки... С. 92). С ехидной сравнивается Мамай, идущий на Русь: «Что есть великое сверепьство Мамаево? аки некая ехидна, прыскающи, пришед от некия пустыни, пожрети ны хощеть» (Повести о Куликовской битве. М., 1959. С. 33-34).
Сравнение врагов-татар со змеями и ехидной в Есиповской летописи полностью соответствует литературной традиции, сохраняя ту же качественную оценку сравниваемого предмета. Кроме того, они непосредственно связаны с теми же или близкими глаголами: «яко змии ухапити» - ср. «яко змиям поглотити» (Новая повесть); «яко ехидне дыхаюшу» - ср. «яко змия ехидна огнем дыхая» (Повесть И.М. Катырева-Ростовского), «аки змий, дыша» (Новая повесть), «аки некая ехидна прискающе», «аки неутолимая ехыдна гневом дыша» (Сказание о Мамаевом побоище). Выражения типа «гневом (огнем, яростию, злобою) дыша (дохнув)» встречаются в воинских повестях и сами по себе, без сравнения с ехидной или змием» (Орлов А.С. Об особенностях... С. 31); см., например, в Повести о разорении Рязани Батыем: «Окаяный Батый дохну огнем от мерскаго сердца своего» (Воинские повести... С. 12).
В соответствии с традиционным пониманием «змия» как символа басурманства, в исторических повестях употребляется сочетание «гнездо змиево» для обозначения земли врагов. Под непосредственным влиянием Повести о Царьграде Нестора-Искандера родилась легенда об основании Казани, с которой А.С. Орлов связывает выражение «гнездо змиево», употребляемое автором Казанской истории по отношению к Казанскому царству (Казанская история... С. 47, 75; Орлов А.С. О некоторых особенностях стиля великорусской исторической беллетристики XVI-XVH вв. // ИОРЯС. 1908. Т. 13, кн. 4. С. 350-351). В соответствии с той же традицией казаки в Повести об Азовском сидении называют турецкий Азов «гнездом змиевым»: «...разорили мы гнездо змиево, - взяли Азов град, - побили мы в нем всех християнских мучителей и идолослужителей» (Воинские повести... С. 76); в свою очередь, турки также называют казаков «змиями», а взятый ими Азов - «гнездом змиевым».
Есипов же определяет вражескую землю через образ зверя, а не змея: «Посла Бог очистити место и победити бусорманского царя Кучюма и разорити боги мерския и их нечестивая капища, но и еще быта вогнеждение зверем и водворение сирином» (с. 122, то же - Синодик, с. 164). Сравнение врагов со зверями характерно прежде всего для агиографической литературы; в отличие от нее в исторических сочинениях такое сравнение может относиться как к врагам, так и к положительным героям» (Орлов А.С. Об особенностях…С. 28-30).
В данном случае говорить о влиянии исторической литературы на С. Есипова, по-видимому, не приходится: этот образ им заимствован непосредственно из основного источника, Синодика, стилистика которого отвечает требованиям агиографических памятников.
Наши наблюдения над жанровой и художественной спецификой Есиповской летописи позволяют сделать вывод о типологической близости этого памятника раннему русскому летописанию XI-XIII вв., того периода, когда летопись складывается и утверждается как литературный жанр. Сходство Есиповской летописи с повестями, отмеченное рядом исследователей, можно объяснить прежде всего тем обстоятельством, что она написана одним человеком и является авторским сочинением - в отличие от древнейших летописей, дошедших до нашего времени лишь в составе летописных сводов. Фактически Есиповская летопись отражает тот начальный этап сибирского летописания, когда ранняя (авторская) летопись еще не успела до конца стать летописным сводом.

Е́сипов Савва († между 1643 и 1650?), дьяк Тобольского архиерейского дома, автор Есиповской летописи. Встречающееся в лит-ре мнение о его новгородском происхождении источниками не подтверждается. Впервые Е. упоминается как архиепископский дьяк в описаниях Тобольского архиерейского дома, составленных в 1636 г., после смерти Тобольского и Сибирского архиеп. Макария (Кучина ; 1635). Е. получал годовое жалованье 15 р. и 15 четей ржи и овса, что свидетельствует о его относительно высоком социальном статусе. Среди примыкавших в то время к владениям Тобольского архиерейского дома населенных пунктов была «есиповская» дер. Шеломенца, вероятно принадлежавшая Е. О должностных обязанностях Е. при архиеп. Макарии свидетельствует составленная Е. роспись бобылей, плативших оброк в казну дома Св. Софии. После смерти архиеп. Макария в ведении дьяков архиерейского дома М. Трубчанинова и Е. находились деньги, выделенные по царскому указу на поминовение архиерея. В нач. 1640 г. Е. подписал вместо казначея Сергия отпись о приеме софийской домовой казны после Тобольского архиеп. Нектария . 25 сент. 1640 г. Трубчанинов и Е. подали челобитную о «воровском» поведении находившегося в архиерейском доме ссыльного старца Малаха. Автографом Е. является запись в книге из б-ки тобольского Софийского собора: «Лета 7148-го (1639) декабря в 31 день приложил сию книгу, глаголемую «Рай», преосвященный Нектарей, архиепископ Сибирский и Тобольский, в дом Софеи, Премудрости Божий; строена на софейские на домовые на казенные деньги, подписал архиепископль диак Сава Есипов» (Ромодановская. 2002. С. 70). В сложных обстоятельствах Е. не раз помогал Тобольским архиереям. В 1638 г. архиеп. Нектарий в жалобе на людей дома Св. Софии, служивших при прежнем владыке, выделил «старого дьяка Савву Есипова» как единственного человека, кто был лоялен к нему (прочие же «софийские, государь... дворовые люди, старци, дети боярские и певчие дьяки... умышляют на меня, богомольца твоего, и угрожают доводными составными всякими делами» (цит. по: Там же. С. 70-71)). Е. поддержал Тобольского архиеп. Герасима (Кремлёва ; 1640-1650) в его конфликте с воеводой кн. П. И. Пронским. В 1643 г. по поручению архиеп. Герасима Е. привез в Москву документы о восстании служилых людей в Нарыме. По-видимому, вскоре после поездки Е. скончался, поскольку известно, что к кон. 40-х гг. XVII в. хозяйственными делами Тобольского архиерейского дома занимались недобросовестные родственники архиеп. Герасима, приведшие хозяйство кафедры в расстройство.

Перу Е. принадлежит т. н. Есиповская летопись («О Сибири и сибирском взятии», «О Сибирстей стране, како изволением Божиим взята бысть от русскаго полка, собраннаго и водимаго атаманом Ермаком Тимофеевым и своею храброю предоброю дружиною и со единомысленною», «О Сибирстей стране и о взятии Сибири» и др.), работу над к-рой он закончил 1 сент. 1636 г. Летопись повествует о походах Ермака и о присоединении Сибири к России, оканчивается сообщением об основании Тобольской епархии (см. Тобольская и Тюменская епархия) и о приезде в Сибирь архиеп. Киприана . Непосредственными источниками текста, как указал автор, послужили Синодик «Ермаковым казакам» и Написание казаков о походе Ермака Тимофеевича. В качестве лит. образцов Е. использовал Хронограф Русский, «Казанскую историю», «Сказание о Мамаевом побоище» и др. исторические сочинения. Как отметила исследователь Есиповской летописи Е. К. Ромодановская, в основной (авторской) редакции текста «Ермак с его отрядом рисуется... как орудие Бога в борьбе с неверными... Все построение летописи свидетельствует, что она создается Есиповым прежде всего как политическая история Сибирской страны и стоит в ряду официальных мероприятий русского правительства, проводимых в 30-х гг. XVII в. в связи с осознанием значения Сибири» (Ромодановская. 1992. С. 314-318). Есиповская летопись была широко распространена в списках, перерабатывалась и дополнялась и стала источником позднейших сибир. летописей.

В 1641 г. по благословению архиеп. Герасима Е. создал раннюю редакцию «Сказания об Абалацкой иконе Божией Матери», известна рукопись с сообщающей об этом записью - РГБ. Ф. 310 Унд. № 400 (Л. 1) (см. Абалакская «Знамение» икона Божией Матери). Е. считают автором «Повести о городах Тара и Тюмень».

Соч.: Сибирская летопись Саввы Есипова // Сибирский вестн. / Изд.: Г. Спасский. СПб., 1824. Ч. 1. Кн. 1. Отд.: История. С. 117-130; Кн. 2. С. 131-146; Кн. 3/4. С. 147-174 (То же. СПб., 1824); Юрьевский А. И., свящ. Редкий памятник сибирской духовной письменности 1-й пол. XVII в. // Тобольские ЕВ. 1902. № 24. Отд. неофиц. С. 447-464; Сибирские летописи / Под ред. Л. Н. Майкова. СПб., 1907. С. 105-270; Дворецкая Н. А., Медведев П. А. Новый список Сибирской летописи Абрамовского вида // Новые мат-лы по истории Сибири досов. периода. Новосиб., 1986. С. 55-81; ПСРЛ. Т. 36. Ч. 1: Группа Есиповской летописи; Лит. памятники Тобольского архиерейского дома XVII в. / Изд. подгот.: Е. К. Ромодановская, О. Д. Журавель. Новосиб., 2001. С. 16-184, 286, 291. (История Сибири: Первоисточники; 10).

Лит.: Дворецкая Н. А. Археогр. обзор списков повестей о походе Ермака // ТОДРЛ. 1957. Т. 13. С. 467-482; Преображенский А. А. Неизв. автограф сибирского летописца Саввы Есипова // СА. 1983. № 2. С. 63-65; Серова И. Ю. Об источнике Есиповской и Строгановской летописей // Источники по истории Сибири досов. периода: Сб. науч. тр. Новосиб., 1988. С. 30-38; Ромодановская Е. К. Савва Есипов // СККДР. 1992. Вып. 3. Ч. 1. С. 317-318; она же. Сибирь и лит-ра. XVII в.: Избр. тр. Новосиб., 2002 (по указ.); Шашков А. Т. Образ Богородицы в религиозно-нравственных представлениях сибиряков XVII в. // Вестн. музея «Невьянская икона». Екатеринбург, 2002. Вып. 1. С. 185-205; Яковлева А. М. Россия и Запад: Есиповская летопись в исследованиях XX в. // Россия и Запад: Проблемы истории и культуры: Сб. науч. тр. Нижневартовск, 2003. С. 65-77; Буланин Д. М. Библиогр. дополнения к статьям, помещенным в «СККДР» (Вып. 3. Ч. 1-3) // СККДР. 2004. Вып. 3. Ч. 4. С. 701-702 [Библиогр.]; Солодкин Я. Г. Из истории раннего сибирского летописания: (О хронол. структуре «Повести» Саввы Есипова и ее вторичных редакций) // Сев. регион: Наука, образование, культура. 2005. № 1(11). С. 91-96; он же. «...А се написах к своему изправлению» (Синодик «Ермаковым казакам» и Есиповская летопись) // ДРВМ. 2005. № 2(20). С. 48-53.

С. М. Шамин

САНКТПЕТЕРБУРГЪ, ВЪ ТИПОГРАФІИ ДЕПАРТАМЕНТА НАРОДНАГО ПРОСВѢЩЕНІЯ. 1824.

Предисловіе.

Изъ всѣхъ современныхъ повѣствованій о достопамятномъ завоеваніи Сибири Россійскимъ оружіемъ, по справедливости должно признать лучшими и достовѣрнѣйшими: 1) неизвѣстнаго сочинителя, изданное мною съ принадлежащей мнѣ старинной рукописи въ 1821 году, подъ названіемъ Лѣтописи Сибирской ; 2) Исторію о Сибирской странѣ и о взятіи Сибири , сочиненія Саввы Есипова , Дьяка Сибирскаго Митрополита. По мнѣнію Г. Исторіографа Н. М. Карамзина (см. И. Г. Р. IX, примѣч. 644.) первое изь сихъ повѣствованій, названное имъ Строгановскою Лѣтописью , есть достовѣрнѣйшее всѣхъ иныхъ и сочинено около 1600 года. «Авторъ, говоритъ Г. Исторіографъ, имѣлъ въ рукахъ своихъ грамоты Іоанновы, данныя Строгановымъ, и пишетъ основательно, просто.»

Но принявъ въ уваженіе слова Лѣтописи (печат. стр. 66), что въ Сибирской землѣ «поставишася грады и остроги Христіанскіе, и въ нихъ церкви Божія воздвигнушася, и монастыри составишася» - можно полагать, что оная сочинена позже 1600 года: ибо до 1612 существовалъ монастырь въ одномъ только Тобольскѣ, а въ семъ году построенъ оной монахомъ Іоною въ Верхотурьѣ и потомъ въ 1616 году въ Тюмени (см. Краткое показаніе о бывшихъ въ Сибири Воеводахъ и проч. печат. въ Тобольскѣ 1792 году и Сибирскую Лѣтопись Черепанова); совершенное же приведеніе въ порядокъ сихъ монастырей, равно и учрежденіе многихъ вновь, приписывается Архіепископу Кипріану, бывшему въ Тобольскѣ съ 1621 по 1624 годъ (см. Сибир. Испт. Миллера гл. 8, §§ 18–39). Сей же Пастырь, по сказанію Есипова, «во второе лѣто первопрестольства своего, возпомяну атамана Ермака Тимоѳѣева сына съ дружиною, и повелѣ разспросити Ермаковыхъ Козаковъ, како они пріидоша въ Сибирь, и гдѣ съ погаными были бои, и кого гдѣ убили поганіи на брани; козаки же принесоша писаніе сіе»… Всѣ сіи обстоятельства, кажется, ведутъ къ заключенію, что если Лѣтопись Сибирская, названная Г. Исторіографомъ Строгановскою, не сочинена Архіепископомъ Кипріаномъ, то собранныя имъ свѣдѣнія могли служить для оной основаніемъ.

Исторія о Сибирстѣй странѣ Саввы Есипова, какъ утверждаетъ Г. Исторіографъ «основана на Лѣтописи Строгановской, съ нѣкоторыми отмѣнами и прибавленіями» (см. тамъ же). Но самъ Есиповъ говоритъ: Ино же написахъ съ писанія прежде мене списавшаго нѣчто, и стѣсняемо нѣчто бѣ рѣчью; азъ же разпространихъ, бесѣдую къ вашей любви… Ино же отъ достовѣрныхъ мужей изпытахъ, иже очима своими видѣша и быша въ та лѣта.»

Если Есиповъ имѣлъ въ виду первую Лѣтопись, то почему онъ не слѣдовалъ ей, даже въ самыхъ достовѣрнѣйшихъ событіяхъ, основанныхъ на Царской Грамотѣ 7091 (1582 отъ Р. X.) года Ноября 16 дня, и уваженныхъ въ Исторіи Государства Россійскаго? Какъ то напримѣръ, что Ермакъ и товарищи его призваны были въ Сибирь Строгановыми; что жили у нихъ болѣе двухъ лѣтъ и отправлены въ походъ вмѣстѣ съ ихъ ратными людьми и ироч. Почему Есиповъ не означилъ времени сраженій и другихъ произшествій, съ точностію показаннаго въ оной Лѣтописи, или написалъ годы безъ мѣсяцевъ, а мѣсяцы безъ годовъ?

При всемъ несходствіи повѣствованія Есипова съ изданною мною Лѣтописью Сибирскою, оно заслуживаетъ вниманіе по содержащимся въ немъ нѣкоторымъ Историческимъ подробностямъ, которыхъ не достаетъ въ моей Лѣтописи. Хотя слогъ сего повѣствованія довольно новъ и удобопонятенъ, однако же Директоръ Пермской Гимназіи Г. Поповъ, принялъ на себя трудъ, переложить оное, для бо́льшей ясности, на нынѣшнее нарѣчіе. Переложеніе сіе напечатано подъ названіемъ Лѣтописи о Сибирстѣй странѣ и о взятіи Сибири въ Трудахъ С. Петербургскаго Общества Любителей Россійской Словесности на 1822 годъ. Жаль, что Г. Поповъ многое изключилъ, другое переиначилъ противъ подлинника, и для приведенія прежняго счисленія въ нынѣшнее не слѣдовалъ принятому правилу, вычитать въ первые четыре мѣсяца, начиная съ Сентября 5509, въ послѣдніе же восемь мѣсяцевъ 5508; но вычиталъ всегда 5508, какъ доказываютъ главы: 1 въ примѣчаніи, 13, 36 и 37. По симъ уваженіямъ я почелъ нужнымъ напечатать списокъ съ сего повѣствованія или Лѣтописи, въ томъ самомъ видѣ, въ какомъ сообщилъ мнѣ оной Почтенный В. Н. Берхъ, пополнивъ только съ своей стороны нѣкоторыми примѣчаніями.

Г. Спасскій.


О Сибирстѣй странѣ и народахъ.

Сія убо Сибирская страна полунощная, отстоитъ же отъ Россіи царствующаго града Москвы многое разстояніе, яко до 2400 поприщъ. Сихъ же государства Россійскаго и Сибирскія земли облежитъ камень превысочайшій зѣло, яко досягшій верхомъ холмовъ до облакъ, и въ нихъ, тако бо Божіими судьбами устрояся, яко стѣна градъ утверждена; на семъ же камени растяху древіе различное, кедри и прочая; въ нихъ же жительство свое имѣютъ звѣріе различные, ови надобни на снѣденіе человѣкамъ, ови на украшеніе и на одѣяніе разныя. Да они же на снѣденіе, сія суть чиста, еже есть елень, лось, заяцъ; а ини же на одѣяніе и на украшеніе, еже есть лисица, соболь, бобръ, россомаха, бѣлка и подобная симъ. Многіяжъ и сладкопѣвыя птицы, паче же многоразличные травы и цвѣты. Изъ сегожъ камени рѣки многія изтекоша, ови падоша къ Россійскому царству, ови же въ Сибирскую землю. Дивно убо есть, какими Божіими судьбами рѣки тамо бысть, вода же камень твердъ разкопа и бысть рѣки пространны и прекрасны зело, въ нихъ же вода сладчайшая и рыбы различныя множество. На изходищахъ же сихъ рѣкъ дебрь плодовита на жертву и скотопитательная, мѣста пространны зѣло . Первая же рѣка изыде въ Сибирскую землю, глаголемая Тура, и по сей же рѣкѣ жительство имѣютъ людіе, рекома Вогуличи, глаголютъ же своимъ языкомъ, поклоняются же идоломъ. Въ сію же рѣку Туру паки рѣка вниде Тагилъ, еще же вниде рѣка Ница, и совокупишася три рѣки во единъ сонмъ, да аще совокупишася наименуется Тура, старѣйшинства ради; оттолѣжъ иде рѣка Тура внутрь Сибирскія земли, по ней же жительствуютъ Татарове, и рѣкажъ Тура вниде въ рѣку, глаголемую Тоболъ, Тоболъ же рѣка вниде въ рѣку, глаголемую Иртышъ. Сія рѣка Иртышъ вниде своимъ устьямъ въ великую рѣку, глаголемую Обь. По симъ же рѣкамъ жительство имѣютъ многіе языцы: Татаровежъ и Калмыки, Мунгалы, Пѣгая орда, Остяки, Самоеды и прочая языцы. Татарове законъ Махметовъ держатъ. Калмыки жъ, которой законъ или отцевъ своихъ преданіе держатъ невѣмъ, понеже письменъ о нихъ не обрѣтохъ, ни изпытахъ. Пѣгая же орда и Остяки и Самоеды закона не имѣютъ; но идоламъ покланяются, да и жертвы приносятъ яко Богу, волшебною хитростію правяще домы своя всуе, понеже егда приносятъ дары кумиромъ своимъ, тогда же молятъ, яко сего ради приносятъ, яко подаетъ ему кумиръ онъ вся многая въ дому его; воистинну и скотомъ не уподобишася сіи людіе: скотъ бо аще есть и безсловесно, но чисто что ястъ Богомъ повелѣнное, а ясти ему и не ясть звѣри, или птицы, или траву сельну. Сіи же человѣцы не уподобишася симъ, понеже Бога истинна на небесахъ не вѣдуще, ни закона, еже отъ повѣдающихъ имъ слышаше не пріемлюще, сыроядцы. Звѣрина же и гадкая мяса снѣдающимъ скверна и кровь тяху, яко воду, отъ животныхъ и траву и коренья ядяху. Остяки же одежду имѣютъ отъ рыбъ, Самоеды же отъ еленей; ѣздятъ же Остяки на псахъ, Самоеды же на еленяхъ. - Сія же великая рѣка Обь вниде устьемъ въ губу Мангазейскую, сіяжъ губа двѣмя устьи вниде въ Океянъ море, прямо къ сѣверу ; въ сихъ же устьяхъ ледъ искони состарѣвшеся, николи же тающе отъ солнечнаго зною и непроходимо мѣсто и незнаемо Чудію.

О Сибирскихъ царѣхъ и князѣхъ.

Рѣка глаголемая Ишимъ, вниде устьемъ своимъ въ рѣку Иртышъ, юже предъименовахъ; на сей же рѣкѣ Ишимѣ бѣ царь Махметова закона именемъ Онъ, и возста на него его же державы отъ простыхъ людей именемъ Чингій и шедъ на него яко разбойникъ съ прочими, и уби царя Она, и царство самъ Чингій приемлетъ. Нѣкто же отъ слугъ Она царя, соблюде отъ Чингинова убійства сына Она царя, ему же имя Тайбуга.

По нѣколицѣхъ же лѣтѣхъ увѣдано бысть царю Чингину про Тайбугу, яко сынъ есть царя Она и приемлетъ сего и великою честію почте его, даруетъ же ему княженіе и власть въ людехъ. Посемъ же князь Тайбуга, прося у царя Чингія отпущеніе, идѣ же хощетъ царь, онъ же да идетъ тамо съ воинствомъ. Царь же Чингій собравъ воинство много и вооруженно и отпусти ихъ по рѣцѣ Иртышу, идѣ же живяху Чудь. Князь Тайбуга шедъ съ воинствомъ многіе царю покори по рѣцѣ Иртышу и по великой Оби живущихъ тамо, и оттолѣ возвратяся во свояси съ радостію. Царь же Чингій, слыша отъ Тайбуги, яко покори ему многіе и подручны сотвори, наипаче честь ему даруетъ. Паки Тайбуга просяся отъ царя Чингія, яко отпуститъ его идѣ же хощетъ тамо да пребываетъ. Царь же отпусти его идѣ же рече хощеши тамо да пребываеши. Изыдежъ князь Тайбуга со всѣмъ домомъ своимъ на рѣку Туру и тамо созда градъ и нарече онъ Чингидинъ, нынѣ же на семъ градѣ градъ Тюмень; живъ же Тайбуга въ градѣ семъ много лѣта, умре. По немъ же княжилъ сынъ его Ходжа, по немъ Ходжи сынъ Маръ, Маровы дѣти Апдеръ и Ябалакъ; князь же Маръ женатъ былъ на сестрѣ у Казанскаго царя Упака. Сей же Казанскій царь Упакъ зятя своего Мара уби и градомъ облада, и владѣ много лѣтъ; Маровы же дѣти Апдеръ и Ябалакъ умре своею смертію. По семъ Апдеровъ сынъ Маметъ Казанскаго царя Упака уби и градъ свой Чингидинъ разруши, и отъиде оттуда внутрь Сибирскія земли, и постави себѣ градъ на рѣкѣ Иртышѣ, и назва его градъ Сибирь, сирѣчь начальный, и живяше въ немъ царь лѣта многа, ту и умре, и оттолѣ пресѣцеся царство на рѣцѣ Ишимѣ.

О Сибири, чего ради Сибирь наречеся вся страна.

Да егда убо Маметъ Казанскаго царя побѣди и повелѣ поставити градъ сего ради, яко царя побѣди храбрость свою показуя и повелѣ начальнымъ градомъ звати его, оттоле же и вся страна сія прозвася Сибирстіи гради, иже Сибирстіи именуемъ кійждо, иже по прилучанію и по смотрѣнію и по древнему именованію, обще же и Сибирь именуется; яко же Ираклія и Италія нарицается отъ Итала нѣкоего, обладавшему странами вечерними, яко же свидѣтельствуетъ Кроника Латинская, гради всея Римскія земли разнство именъ имѣютъ, обще же и Италія нарицается, прежде же сія како нарицашеся невѣмъ; отнелѣ же градъ Сибирь созданъ много лѣтъ прежде изпытать не возмогохъ. Прежде бѣ живяще Чудь по всей Сибирской землѣ, а како нарицашеся и того въ памяти ни кому не вниде, ни писанія обрѣтохъ.

О княженіи, прочихъ Сибирскихъ князей.

По князѣ же Маметѣ княжилъ на Сибири Ябалаковъ сынъ Агишъ, по немъ же Маметовъ сынъ Казымъ, посемъ же Казыевы дѣти Етигеръ, Бекбулатъ, Бекбулатовъ сынъ Сейдакъ.

О царѣ Кучумѣ.

Пріиде же степью изъ Казацкой орды царь Кучумъ Муртазеевъ сынъ со многими воинскими людьми и доиде до города Сибири, и градъ Сибирь взя, князей Етигера и Бекъбулата уби, и прозвася Сибирскій царь, и мнози языцы повинны себѣ сотвори, и превознесеся мыслію своею, и сего ради погибе, по глаголющему: Господь гордымъ противится, смиреннымъ же даетъ благодать. Бекбулатовъ же сынъ Сейдякъ отъ убіенія царя Кучума соблюденъ бысть и изведенъ въ Бухарскую землю; царь же Кучумъ царствовова въ Сибири лѣта довольна во изобиліи и радости и въ веселіи, дани и оброки со многихъ языкъ имаше, даже до лѣта Господня повелѣнія, въ няжъ Богъ возхотѣ царство его разрушить и предати его Православнымъ Христіанамъ.

О вѣрѣ Царя Кучума.

Законъ же царя Кучума и иже подъ его властію быша Махмета проклятово, и ниже кумиромъ покланяющеся … Аще кто предлежитъ Махметовымъ заповѣдемъ и внемлетъ ученикомъ его анаѳема. Сирѣчь, да будетъ проклятъ, паче же идолопоклонникъ … проклятіе же есть неправленіе во царѣхъ и нестроеніе въ воинствѣ его, во всѣхъ же людехъ пря и мятежъ, многа рати воздвиженіе, чадъ не наслѣдіе; бѣдами жъ и напастьми скорбе многа, яко сего ради посла на сихъ гнѣвъ свой на сего царя Кучума и иже подъ его властію бысть, яко закона Божія не вѣдуще и покланяющеся идоламъ и жруще бѣсомъ, а не Богу благому, ихъ же не вѣдуще, яко же древле при законодавцѣ Моисеѣ и сотвориша Израительскіе люди тельца и вмѣсто Бога поклонишася ему и рѣкоша: се боги твои Израилю, и сего ради посла на нихъ Господь гнѣвъ свой, зміемъ повелѣ поучати ихъ, кіиждо ихъ уязвляеми отъ змія умираху, и паки Господь милосердова о нихъ и вложи въ сердце блаженному Моисею. Онъ же Божіимъ мановеніемъ подвижимъ, сотвори змію мѣдну и превознесе ю на трость, прообразуя Христово разпятіе, уязвляемижъ отъ зміи зазираху на ону змію изцѣлеваху; … они же и сію обожиша и начаша ю тако Богохвалить, и сего ради тьмами казнишася, гладомъ и язвами, плѣномъ и ратію и различными раззореньми, яко же блаженъ Моисей въ спѣніи и въ девтеромін (второзаконіи), предвозвѣщая непокорливымъ Іудеямъ въ будущее имъ послѣднимъ озлобленіи ихъ, глагола Господь и возревновавъ, и разгнѣвася гнѣвомъ, ради сыновъ своихъ и дщерей, имѣя бо бѣсомъ пожрети я, и рече Богъ, отвращу лице мое отъ нихъ, яко прогнѣваша Мя въ идолѣхъ своихъ, и ещежъ отеческое Божіе Его попеченіе разумѣемъ, имъ же о насъ печется и покрываетъ, яко птица птенцы своя, такожъ и отъ сихъ идолопоклонникъ отврати Богъ лице свое, идолъ ради и жертвъ ихъ кровныхъ и казни ихъ, ни гладомъ же, ни моромъ, ни огнемъ жги, ни каменіемъ побивая, но сопротивъ посла мечъ обоюду остръ, постигая, и поядая и изкореняя, и шли предавая бѣсовская идоложертвія и ихъ поклонники и служители.

О пришествіи Ермаковѣ и прочихъ въ Сибирь.

Посла Богъ очистить мѣсто и побѣдить бусорманскаго царя Кучума и раззорить Богомерзкая и нечестивая капища, и о еже быша возгнежденіе звѣремъ и водвореніе сириномъ; избра бичь не отъ славныхъ мужъ, ни Царска повелѣнія воеводъ, и вооружи славою и ратоборствомъ атамана Ермака Тимоѳѣева сына и съ нимъ 540 человѣкъ; Забыта бо сіи свѣта сего честь и славу, но смерть въ животъ преложиша, и возириемши щитъ истинныя вѣры, и утвердившеся мужественно, и показавше храбрость предъ нечестивыми; не поскорбѣша бо о суетныхъ міра, сладкое и покойное житіе отринутша, жестокоежъ и бранно дѣло, оружія и щитъ возлюбиша, не даша бо покоя своимъ скрапіямъ, ни зенницамъ дреманіе, доиде же Божію помощь прияша на окаянныхъ бусорманъ; не оскудно бо излитіе крови своея и сихъ возприяша и учащаеми ранами отъ стрѣлъ ихъ верженія окаянныхъ Агарянъ. Вдаша плещи своя на раны, они бо окаянни яростію претяше имъ и гордяся паче … но храними Божіими дланьми; писано бо есть: не убойся исполинъ, ни звѣря устрашися, ниже возтрепещешь желѣза, ни крокодила устъ, имя бо поборника паче всякаго каменія твердости. Такожъ и сіи воини положиша упованіе на Господа твердо и вси глаголюще: достойно умреть за истинную вѣру и пострадать за православіе и Благочестивому Царю послужити, не отъ многихъ бо вой побѣда бываетъ, но отъ Бога свыше. Истинны убо воистинну сія словеса, немногимъ вой побѣдиша шатаніе поганыхъ, и быстро ихъ низверзиша превысшая и омириша гордыя, и по всей Сибирстѣй земли ликоваху стонами свободными, ни отъ когожъ возбраняеми, и отъ сихъ поставиша грады и Святыя Божіи церкви воздвигоша. Аще древле Сибирская земля идоложертвіемъ помрачишася, и нынѣ же благочестіемъ сія отпаде, бѣсовская служба изтребиша, идольская сокрушишася, Боговидѣніе всади, Троица единосущная несозданное Божество прославляя, да по глаголющему: во всю землю изыдоша вѣщанія ихъ и въ концы вселенныя глаголы ихъ, Божественнымъ бо апостоломъ, аще и не благослови Богъ произходить сія страна, на проповѣждь ихъ повсюду изыдоша.

О посланіи Кучумомъ сына своего Маметкуля на Рускіе вои.

О убіеніи козаковъ на рыбной ловлѣ подъ Ябалакомъ.

Тогожъ лѣта мѣсяца Декабря въ 5 день, Ермаковѣ дружинѣ безъ опасенія идущимъ къ рыбной ловлѣ, къ нѣкоему урочищу, иже именуется Ябалакъ, поставиша же станъ свой и почиша безъ стражи ; Царевмчь же Маметкулъ пришедъ на нихъ со многими людьми и поби ихъ. Слышаножъ бысть во градѣ убіеніе ихъ, Ермакъ же съ дружиною своею погна въ слѣдъ поганыхъ и достигоша ихъ близь поля, и бысть съ погаными брань велія на многъ часъ, поганіижъ на бѣженіе устремишася, Ермакъ же съ товарищи возвратишася во градъ Сибирь.

О посланіи къ Государю въ Москву атамана съ ясакомъ и отпискою.

Егдажъ изволи Богъ Христіанамъ Сибирскую землю взяти, и по взятіи того мѣста Ермакъ съ товарищи послаша къ Москвѣ съ ясакомъ атамана изъ Козаковъ, и писаша ко Благочестивому Царю и Великому Князю Ивану Васильевичу всея Россіи Самодержцу, что изволеніемъ Всемилостиваго въ Троицѣ славимаго Бога и Пречистой Его Богоматери и Великихъ всея Россіи Чудотворцевъ молитвами, егожъ Государя Царя и Великаго Князя Ивана Васильевича всея Россіи праведною молитвою ко Всеіщедрому Богу и щастіемъ, царство Сибирское взяша и царя Кучума съ вои его побѣдиша, и подъ его царскую высокую руку привелъ многихъ живущихъ тамо иноземцевъ: Татаръ, и Остяковъ, и Вогуличь и прочая языцы, и къ жертвованію (къ присягѣ) по ихъ вѣрѣ привелъ многихъ, что быть подъ его Государскою высокою рукою до вѣка; покажъ мѣстъ Богъ изволилъ вселеннѣй стояти, и ясакъ ихъ давать Государю всегда, по вся годы и лѣта безпереводно, а на Рускихъ людей зла никакова не творить, а которые похотятъ ко Государю въ его Государскую службу, и тѣмъ его Государская служба служить прямо, недругомъ его Государскимъ не пускать, елико Богъ помощи подастъ, и самѣмъ имъ не измѣнить къ царю Кучуму, и въ иные орды и улусы не отъѣхать, и зла на всякихъ Рускихъ людей никакого не мыслить и не думать, и во всемъ правомъ постоянствѣ стоять. Атаманъ же и Козаки къ Москвѣ приѣхаша, повѣдано же бысть Государю о сихъ; Благочестивый же Государь Царь и Великій Князь всея Россіи Иванъ Васильевичъ слыша, и повелѣ отписку отъ нихъ принять, и вычесть предъ своимъ Царскимъ лицомъ; и егда услыша Государь Божію помощъ и силу, яко снабди Господь, царство и пространство даруетъ, и покоряетъ непокоривые, и повинны творитъ враги его, подручны супостаты, тогда же прослави Бога и Пречистую Его Богоматерь, яко яви свою такову пребогатую и великую милость, не отъ многихъ вой такова побѣда бысть; Ермака же своимъ Царскимъ жалованьемъ, заочнымъ словомъ, пожаловалъ, Козаковъ же пожаловалъ Государь своимъ Государскимъ жалованьемъ деньгами и сукнами, и паки Государь отпусти ихъ въ Сибирь къ Ермаку съ товарищи; Ермаку же и прочимъ атаманомъ и козакамь посла Государь свое Государское жалованье многое, за ихъ къ нему Государю службу, и за пролитіе крови ихъ.

О взятіи въ плѣнъ Маметкуля.

Посемъ же пріиде во градъ къ Ермаку Татаринъ именемъ Сеибохта и повѣда Ермаку, что царевичъ Маметкуль, Кучума царя сынъ стоитъ на рѣцѣ Вагаѣ, суть же отъ града Сибири яко поприщъ 100; Ермакъ же посла нѣкоторыхъ товарищей полка своего юныхъ и искусныхъ мужей ратному дѣлу, пойдоша же сіи воини и дошедше на станы ихъ, и нападоша нощію, овѣмъ спящимъ, овѣмъ же не спящимъ еще,и многихъ поганыхъ побиша; царевичева жъ шатра дойдоша и обыдоша, и жива яша царевича Маметкуля со всѣмъ богатствомъ, приведоша же его во градъ Сибирь Ермаку съ товарищи; Ермакъ же приятъ его, повѣдуетъ же ему царское великое жалованье и ублажаетъ милосердыми словесы. Царь же Кучумъ ожидая сына своего Маметкуля много время; пріидошажъ къ нему вѣстницы и повѣдаша ему, яко плѣненъ бысть сынъ его Маметкуль, слышавъ же и болѣзнова о немъ много, въ болѣзни плакася царь и весь домъ его на много время.

О приходѣ князя Сейдяка Бекбулатова съ воинствомъ на Кучума.

Пріидоша же вѣстницы къ царю Кучуму и повѣдоша ему, яко идетъ на него съ воинствомъ многимъ князь Сейдакъ Бекбулатовъ сынъ изъ Бухарскія земли, иже отъ убіенія его крыестася; возпомяну же отечествіе свое и на семъ жити возхотѣ, отмстить кровь отца своего Бекбулата хощетъ; царь же Кучумъ слыша сія отъ повѣдающихъ ему и убояся страхомъ великимъ зѣло, еще бо изыдоша изобильно стражу перваго, въ ней же бысть отъ Рускова полку. О семъ же думной Карача его, иже бысть въ дому его съ своими людьми, отъиде отъ царя Кучума и не возхотѣ быть въ повиновеніи прежнемъ; слышавъ же сія царь возплакася плачемъ великимъ и рече: его же Богъ не помилуетъ, того и любиміи друзи оставляютъ, и бысть яко враги; Карача же пріиде къ Юломскому езеру, иже вверхъ Иртыша, межъ рѣки Тары и рѣки Оми, и ту пребываше.

О храбрости Ермаковѣ и о взятіи Назима Остяцкаго городка.

Храбровавшу Ермаку съ дружиною своею по всей Сибирстѣй землѣ, ликоваху стопами свободными, ни отъ кого же устрашающеся: страхъ бо Божій на всѣхъ бяше живущихъ тамо, яко мечь обоюду остръ идый предъ лицемъ Рускаго полка, устрашая всяко невѣріе. По воеваніи же многіе городки и улусы по рѣкѣ Иртышу и по великой Оби и Назимской городокъ взяша Остяцкой со княземъ ихъ и со всѣмъ богатствомъ, возвратишася во градъ Сибирь съ радостію веліею и съ корыстію.

О прибытіи въ Сибирь Воеводъ Князя Семена Волховскаго и Ивана Глухова и о гладѣ.

Лѣта 7091 Благочестивый Царь и Великій Князь Иванъ Васильевичъ всея Россіи Самодержецъ, посла во свою державу Царскую Сибирь, Воеводъ своихъ Князя Семена Боровскаго да Ивана Глухова со многими воинскими людьми, въ тожъ время бысть во градѣ Сибири гладъ великъ, да егда пріидоша воинскіе люди, наипаче гладу обдержащу: мнозижъ гладомъ умроша и Князь Семенъ умре, тужъ и погребенъ бысть. Бѣ же гладъ зимнею порою; егда же приде весна, тогда начаша Татарове и Остяки отъ ловлевъ своихъ приносити во градъ многіе запасы, и паки быша во градѣ изобильно житными, и овощными и прочими, юже на потребу.

О посланіи Царевича Маметкуля къ Москвѣ.

Тогожъ лѣта царевича Маметкуля Кучумова сына послаша изъ Сибири въ царствующій градъ Москву со многими воинскими людьми. До тогожъ ихъ приѣзду къ Москвѣ, Богу изволившу, Благочестивый Царь и Великій Князь Иванъ Васильевичъ всея Россіи Самодержецъ ко Господу отыде въ вѣчный покой; по своемъ же преставленіи на свой Царскій престолъ повелѣ возвести сына своего Благочестиваго Царя и Великаго Князя Ѳеодора Ивановича всея Россіи Самодержца. Еже бысть и приведоша воинскіе люди царевича Маметкуля въ царствующій градъ Москву, и по повелѣнію же Царя и Великаго Князя Ѳеодора Ивановича всея Россіи Самодержца, встрѣча ему была честна и на приѣздѣ Государь того царевича Маметкуля пожаловалъ своимъ Царскимъ жалованьемъ, многихъ тако же и служилыхъ людей, которые за нимъ присланы были, Государь пожаловалъ деньгами, и кормомъ, и сукнами.

О убіеніи атамана Ивана Кольцова и съ нимъ 40 человѣкъ.

Тогожъ лѣта пріидоша къ Ермаку отъ Карачи послы и просиша людей отъ обороны для Казачьи орды; даша же на томъ шерствованіе по своей вѣрѣ, что никакова зла не мыслятъ. Ермакъ же съ товарищи посовѣтова и повѣриша ихъ безбожному и лукавому шерствованію и отпустиша къ нему атамана именемъ Ивана Кольцова и съ нимъ 40 человѣкъ, и егда пріидоша сіи сыны къ нечестивому Карачѣ, и внезапу избіени быша отъ нечестиваго Карачи. Слышаножъ бысть во градѣ, яко сіи воини побіени быша отъ нечестиваго Карачи, Ермакъ же и козаки и съ дружиною плакаху и рыдаху на многъ часъ, аки о чадѣхъ. Внидежъ во умы сіе поганымъ, яко атамана Ивана Кольцова и прочихъ побиша, и начаша во многихъ мѣстѣхъ Козаковъ побивати, гдѣ обрѣтаеми бываху по волостемъ и по улусамъ.

О приходѣ Карачи подъ градъ Сибирь и о побѣдѣ надъ нимъ.

Тогожъ лѣта во время великаго поста пріиде Карача со многими воинскими людьми и облегоша градъ Сибирь обозомъ, и табары поставиша. Самъ же Карача ста въ нѣкоемъ мѣстѣ, иже зовомъ Саусканъ, отъ града яко три поприща, многую тѣсноту гражданомъ чиниша, и тако стояще до пролѣтія; еще егда же бысть мѣсяцъ Іюнь, въ то же время изыдоша изъ града козаки въ тай и пріидоша къ станомъ Карачинымъ въ Саусканъ и нападоша нощію, они же спяще безъ всякаго опасенія, и побиша множество нечестивыхъ Татаръ; двухъ сыновъ Карачиныхъ убиша, прочіи же Татара разбѣгошася въ рознь. Карача же и съ нимъ не мнози за езеро убѣгоша, и иніи бѣжаше идѣже прочіе стояху во вступленіи града и повѣдавше имъ вся бывшая; они же слышавше сія таже стояше во вступленіи града и прибѣгоша въ Саусканъ начаху козаковъ смерти предаши и нападоша на нихъ. Казакижъ крыяхуся отъ нихъ и на вылазку хождаше и біющеся съ погаными крѣпце, и бысть бранное ополченіе до полудне, и преста бранное ополченіе, Татарове же отступиша отъ нихъ, козаки же во градъ возвратишася. Видѣвъ же Карача, яко козаковъ одолѣти не возможе, и отыде во свояси съ срамомъ.

О смерти Ермаковѣ и съ нимъ бывшихъ козаковъ.

Въ лѣто 7092 (1584 отъ Р.Х.) посланіемъ Божіимъ уготовися часъ и пріидоша на воинскихъ людей смерть. Пріидоша вѣстницы въ Сибирь къ Ермаку съ товарищи и повѣдаша имъ, яко царь Кучумъ не пропустилъ въ Сибирь Бухарцовъ, Ермакъ же не со многими воинскими людьми пойде на встрѣчу ихъ по рѣкѣ Иртышу въ стругахъ, дошедше до рѣки Вагая, Бухарцовъ не обрѣте, и паки шедъ по Вагаю вверхъ до мѣста ихъ зовома Атбашъ, и не обрѣте и оттолѣ возвратишеся, пришедшей же нощи. Козаки жъ утрудишася отъ многаго пути, доидошажъ до перекопи и ту обначевашеся и поставиша станы своя. Стражижъ крѣпко не утвердиша, и ослабѣша умы своими, яко приходитъ смертный часъ. Царь узрѣ ихъ и повелѣ тоя нощи крѣпко стрещи, и многихъ Татаръ по многимъ мѣстамъ разсла. Тояжъ нощи бысть дождь велій; въ полунощи пріидоша множество поганыхъ, казакомъ же спящимъ безъ всякаго опасенія и нападоша на нихъ и побиша, токмо единъ козакъ утече. Ермакъ же егда видѣ своихъ воиновъ отъ поганыхъ побіенныхъ и ни отъ когожъ видя помощи имѣти животу своему и побѣже въ стругъ, и не возможе дойти, понеже одѣянъ бѣ желѣзомъ, стругъ же отплывше отъ брегу, и не дошедъ утону . Божіими судьбами пріиде на воиновъ смерть, и тако живота своего гонзднуша (лишася). Убіеніежъ бысть мѣсяца Августа въ 5 день; слышавъ же во градѣ оставшая братія, яко атаманъ Ермакъ убіенъ бысть и съ прочими, плакаху по нимъ плачемъ великимъ, зѣло на много время .

О походѣ козаковъ къ Руси.

По убіеніижъ Ермаковѣ съ дружиною, оставшіеся во градѣ Сибири, видяще яко наставника ихъ Ермака злочестивые Татарове убиша и съ дружиною съ прочими козаками, и убояшася жити во градѣ, изыдоша изъ града и поплыша въ низъ по Иртышу и по великой Оби, и чрезъ камень къ Руси бѣжаша; градъ же Сибирь осшавиша пустъ.

О приходѣ во градъ Сибирь Алея и Сейдека.

Егда изъ града козаки побѣгоша, тогдажъ увѣдаша царевичь Алей Кучумовъ сынъ, яко козаки побѣгоша изъ града, градъ же оставиша пустъ, пріиде съ воинскими людьми, и вниде во градъ и водвористася ту . Слышавъ же сіе князь Сейдекъ Бекбулатовъ сынъ, яко атаманъ Ермакъ съ товарищи на перекопи убіени быша, прочіи же бѣжаша изъ града, и яко облада градомъ царевичь Алей Кучумовъ сынъ, и собрася со всѣмъ домомъ своимъ и съ воинскими людьми, и пріиде ко граду Сибири, и градъ взяша, и царевича Алея и прочихъ побѣди изъ града изгна; приемлетъ же сей вотчину отца своего Бекбулата и тако пребыша во градѣ.

О приходѣ изъ Москвы Воеводы Мансурова.

Во второе же лѣто по Ермаковѣ убіеніи пріиде съ Москвы Воевода Иванъ Мансуровъ съ воинскими людьми, и доплыша до рѣки Иртыша . Татаръ же множество собрашася въ уреченномъ мѣстѣ у рѣки Иртыша на брегу, Воевода жъ виде таковое собраніе поганыхъ и слыша, яко козаки побѣгоша изъ града, да и убояшася и не приста ко брегу, но поплыша въ низъ по Иртышу, доплышажъ до великой Оби, бѣ бо тогда уже осень и ледъ въ рѣкахъ смерзашеся. Иванъ же Мансуровъ видя, яко наставаетъ зима и повелѣ поставить городокъ надъ рѣкою Обью противъ Иртышскаго устья, и сѣдше въ немъ съ воинскими людьми, и тако озимѣвся козаки во градѣ.

О пришествіи Остяковъ подъ Усть-городокъ.

По нѣколицѣхъ же днехъ пріидоша подъ городокъ множество Остяковъ, живущихъ по великой Оби и по Иртышу, начаша къ городку приступати со всѣхъ странъ; людіежъ съ Усть-городка противляхуся имъ, и тако стояше и бишася день цѣлъ, нощижъ пришедши поганіижъ отступиша отъ городка.

О пришествіи Остяковъ подъ городокъ съ кумиромъ.

На утріижъ придоша Остяки подъ городокъ и принесоша кумира, егожъ вмѣсто бога чтяху, кумиръ же сій въ земли ихъ славенъ зѣло; поставишажъ сего кумира подъ древомъ и начаша жрети предъ нимъ, начаяхуся помощію его Христіанъ взяти и смерти предати. Въ тожъ время жруще, стрѣлиша же изъ городка изъ пушки, и древо, и кумира разби на многія части, и сего погани устрашишася не вѣдаша, что се есть, и чаяху яко нѣкто изъ лука стрѣлилъ, и рѣша другъ ко другу: сильніи убо сіи стрѣляти, яко таково древо и кумира разби, и отъ того часу отыдоша во свояси.

О поставленіи града Тюмени и церквей Божіихъ.

Въ лѣто 7092 (1584 отъ Р. X.) пріидоша съ Руси Воеводы Василій Сукинъ да Иванъ Мѣсновъ съ нимиже многіе Рускіе люди, и поставиша градъ Тюмень, иже прежде былъ градъ Чингій, и поставиша домы себѣ и воздвигоша церкви въ прибѣжищѣ себѣ и прочимъ православнымъ Христіаномъ.

О поставленіи града Тобольска и церквей Божіихъ.

Въ лѣто7095 (1587отъ Р. Х.) при державѣ Благочестиваго Государя Царя и Великаго Князя Ѳеодора Ивановича всея Россіи Самодержца, по Его Царскому изволенію посланъ съ Москвы Его Государевъ Воевода Данило Чулковъ со многими воинскими людьми по повелѣнію Государскому; доидоша до рѣки Иртыша отъ града, благоизволи ту и прослави мѣсто во славословіе Отцу и Сыну и Святому Духу. Вмѣсто сегожъ царствующаго града Сибири старѣйшина бысть градъ Тоболескъ, понеже ту побѣда и одолѣніе на окаянныхъ Агарянъ и бусорманъ бысть, пачежъ на мѣсто царствующаго града причтенъ.

Отъ поставленія же града Тобольска.

По немнозѣхъ днѣхъ, князь изыде Сейдекъ изъ града Сибири, съ нимъ же изыде царевичь Казачей орды Солтанъ, да царя Кучума думной Карача, съ нимъ же воинскихъ людей 500 человѣкъ; дойдоша до мѣста именуема Княжій лугъ и начаша пущати стрѣлы за птицами. Увидѣвъ же сихъ изъ града Тобольска Воевода Данило Чулковъ и воинскіе люди и посовѣтовавъ, отпустиша ко князю Сейдеку посланниковъ, и повелѣ говорити имъ князю Сейдеку, чтобъ онъ приѣхалъ во градъ совѣтовати о мирномъ постановленіи, еще бо тогда суще ему яко ехиднѣ дыхающе на православныхъ Христіанъ и не покаряющеся, но яко зміи ухапити (уязвити) хотя. Посланницыжъ пришедше возвѣстиша сія, яже повелѣ имъ изрещи Воевода Данило, князь же Сейдекъ слыша, отъ нихъ сія словеса совѣтъ потребова съ царевичемъ Солтаномъ и Карачею, и абіе совѣту бывшу, поиде Князь Сейдекъ и съ нимъ царевичъ Солтанъ и Карача съ нимиже воинскихъ людей по ихъ велѣнію поиде 100 человѣкъ, прочихъ же оставиша внѣ города; приидошажъ въ домъ Воеводы Данила Чулкова и вси сѣдши за столъ, иже бо ястію готову сущу, глагола же много о мирномъ постановленіи, князь же Сейдекъ сѣдяше задумався ни питія, ни брашна вкуси; видѣвъ же сіе Воевода Данило Чулковъ и рече князю Сейдеку, княже Сейдекъ, что зломыслиши на православныхъ Христіанъ ни питія, ни брашна вкуси; рече же ему князь Сейдекъ, азъ не мыслю на васъ никакого зла. Даниложъ приемъ чашу питья и рече: княже Сейдекъ, аще не мыслиши зла ты, и царевичъ Салтанъ и Карача на насъ православныхъ Христіанъ и выпіете чашу сію во здравіе. Приемъ же чашу князь Сейдекъ и нача пити и поперхну въ гортани его, посемъ же приемъ царевичь Солтанъ и нача пити такожъ поперхну въ гортани его, ещежъ приемлетъ Карача и нача пити такоже поперхну: Богу бо обличающе ихъ. Видѣвше сіе Воевода и воински люди, яко зломысляще на нихъ князь Сейдекъ и прочіи, хотя ихъ смерти предати, и помахавъ рукою Воевода Данило Чулковъ, воинскіежъ люди начаша побивати поганыхъ, князь же Сейдекъ кинуся въ окошко, за нимъ же царевичъ Солтанъ и Карача, но абіе поимани быша и связани, прочіежъ побіени быша. Слышавъ же стоящіи внѣ града, яко князь Сейдекъ побѣжденъ бысть и на бѣжаніе устремишася, и таково страхованіе найде на сихъ, яко и во градъ свой не возвратишася. Слышашежъ во градѣ яко бѣжа, и сіи избѣгоша изъ града и никто же остася во градѣ .

Объ отправленіи въ Москву Сейдека и Карачи.

По нѣколицѣ же времени послаша Княже и Сейдека, и царевича Казачей орды Солтана и царя Кучума Думнаго Карачу въ царствующій градъ Москву со многими воинскими людьми.

О покушеніяхъ царя Кучума противъ Рускихъ.

Егда побѣжденъ бысть царь Кучумъ и бѣжа изъ царства своего въ поле, и дойде и обрѣте мѣсты, и ста ту съ оставшими своими людьми, многажды же покушашеся идти въ Сибирь и поплѣнити града́ Сибирскіе и месть воздати православнымъ Христіаномъ; но страхомъ одержимы бяху прежняго ради побужденія; нѣкогда покушашеся идти и собрати оставшая воя елико бысть, и пойде въ Сибирь, и егда дойде до рѣки Иртыша, еще не близь града Тобольска, и абіе нападе на нихъ трепетъ и ужасъ, и не пойде ко граду Тобольску и ко прочимъ градомъ, и инны многія Агарянскія веси поплѣни и бѣжа, идѣже пребываша. Повѣдано же бысть во градѣ Тобольскѣ, яко царь Кучумъ поплѣни Тобольскія веси, и собрашася Русскіе вои и погнаша въ слѣдъ его; постигошажъ сего близь поля и нападоша на нихъ и Божіею помощію воя царя Кучума побиша и двѣ царицы, и сына его Царевича взяша и множество богатства приобрѣтоша. Царь же Кучумъ утече не со многими воинскими людьми, и дойде до улуса своего и вставшіе людіе взятъ, и отъиде втай въ Калмыцкіе улусы. Подсмотрѣвъ же стада конская и нападоша и отогнаша; ощутивъ же сего Калмыцкіе люди и погнашася въ слѣдъ, и потигоша, и воя его многихъ побиша, и кони своя отполониша. Царь же Кучумъ бѣжа въ Нагаи и тамъ убіенъ бысть отъ Нагай, еже бо рѣкоша, яко ты здѣ пребываеши такожде и намъ сотворятъ, якоже и тебѣ, и ту сконча животъ свой.

О разпространеніи Христіанскія вѣры въ Сибири и постановленіи градовъ.

Оттолѣжъ солнце Евангельское землю Сибирскую осія и Псаломскій громъ огласи, наипачежъ во многихъ мѣстѣхъ поставишася гради и св. Божіи церкви и монастыри создашася, во славословіе Отцу и Сыну и Святому Духу и въ прибѣжище православнымъ Христіаномъ, и многіе невѣрныи, увидѣвше Христіанскую вѣру православную, крестишася во имя Отца и Сына и Святаго Духа и отъ невѣрія бысть вѣрніи. Повсюду благодать Божія изліяся во всей Сибирстѣй странѣ по писанному: побѣдилъ еси землю и упои ю и умножилъ еси обогатити. Идѣ же велѣлъ ни комужъ пріиде, идѣже нынѣ гради и веси и въ нихъ внутренняя жители множество православныхъ разсѣяшеся но всему лицу Сибирскія земли, и о сихъ до здѣ пачежъ ко изправленію.

Объ изправленіи Лѣтописи.

Имѣюще помощь, и изправляше Лѣтописи сія, еже бо взятіе Сибири и о побѣдѣ сицѣ въ… Сентября въ 1 день.

О Кипріанѣ и другихъ Архіепископахъ Тобольскихъ и о внесеніи съ синодикъ убіенныхъ Козаковъ.

Въ лѣто 7129 (1626 отъ Р. X.) Божіимъ изволеніемъ, повелѣніемъ же Благочестиваго и Христолюбиваго Государя Царя и Великаго Князя Михаила Ѳеодоровича всея Россіи, и благословеніемъ Крайняго Святителя Филарета Никитича Московскаго и всея Россіи, поставленъ бысть въ Сибирь въ Тобольскъ первой Архіепископъ Кипріянъ, бывый прежде на Хутынѣ Архимандритомъ, и во второежъ лѣто первопрестольства своего, возпомяну атамана Ермака Тимоѳѣева сына съ дружиною, и повелѣ разспросити Ермаковскихъ козаковъ, како они пріидоша въ Сибирь и гдѣ съ погаными были бои, и кого гдѣ убили погани на брани. Козаки же принесоша къ нему писаніе сіе, како пріидоша въ Сибирь, и гдѣ у нихъ съ погаными были бои, и гдѣ козаковъ и ково именно у нихъ убиша; онъ же добрый Пастырь попеченіе имѣя о нихъ, и повелѣ убитыхъ имена написать въ церкви Софіи Премудрости Божіи въ Соборной церкви синодикъ, и въ Православную недѣлю кликати повелѣ съ прочими пострадавшими за православіе вѣчную память, а имена ихъ въ синодикѣ написаны.

По Кипріянѣ же Архіепископѣ поставленъ бысть въ Сибирь въ Тобольскъ Архіепископъ Макарій.

Лѣта 71З7 (1628 отъ Р. X.) Сентября 18 дня прислана Государева грамота въ Сибирь въ Тобольскъ, и отъ Святѣйшаго Патріарха Филарета Никитича Московскаго и всея Россіи къ Макарію Архіепископу, а велѣно молебная пѣти и поститися недѣлю, и пѣти молебны повся дни.

Лѣта 714З (1635 отъ Р. X.) Іюля въ 24 день преставися Макарій Архіепископъ Сибирскій и Тобольскій, и во 144 году приѣхалъ съ Москвы въ Сибирь въ Тобольскъ третій Архіепископъ Нектарій. Апрѣля въ 1 день приѣхалъ.

Въ лѣто 7149 (1641 отъ Р. X.) Генваря … день приѣхалъ въ Сибирь въ Тобольскъ Герасимъ Архіепископъ Сибирскій и Тобольскій.

Въ Лѣто 7089 при Державѣ Благочестиваго Царя и Великаго Князя Ивана Васильевича всея Россіи Самодержца, избра Богъ и посла не отъ славныхъ мужъ ни царска повелѣнія воеводъ очистити мѣсто святыни и побѣдити бусурманскаго царя Кучума и раззорити Богомерзкая и нечестивая ихъ капища, идѣ же быша возгнежденіе звѣремъ и водвореніе сириновъ, но на тѣхъ мѣстѣхъ поставиша гради и воздвигоша святыя Божіи церкви, въ прибѣжище православнымъ Христіаномъ и въ славословіе Отцу и Сыну и Святому Духу; но отъ простыхъ людей избра Богъ и вооружи славою и ратоборствомъ и вольностію атамана Ермака Тимоѳѣева сына Повольскаго со единомысленною и превозлюбленною дружиною, храбровавшею; забыша бо свѣта сего всю честь и славу, и плотскую сладость, и смерть въ животъ преложиша, и возпріимше щитъ истинныя вѣры, и утвердившеся мужественно, и показавше храбрость свою предъ нечестивыми и вси глаголюще: достоинъ умрети за святыя Божія Церкви и за истинную вѣру пострадати и Благочестивому Царю послужити, яко не отъ многихъ воиновъ побѣда бываетъ, но свыше отъ Бога; можетъ бо и безпомощнымъ помощи на противляющихся Агарянъ; и вся сія совершися Божіимъ промысломъ. И приидоша сіи воини въ Сибирскую землю безстрашни, въ ихъ нечестивыя улусы, и противніи собрашеся въ уреченномъ мѣстѣ у рѣки Иртыша на брегу подъ Чувашевымъ и насѣяшеся множество ихъ, яко трави сельни, и бысть съ ними бой великъ Октября въ 2З день, и взявше православное воинство нечестивыхъ Божіею помощію, якоже класы. На томъ мѣстѣ убіеннымъ вѣчная память большая.

Тоежде зимы Ермаковѣ дружинѣ безъ опасенія идущимъ къ рыбной ловли подъ Ябалакъ, внезапу на станы ихъ нападоша нощію и побиша. На томъ дѣлѣ убіеннымъ вѣчная память меньшая.

Продолженіе предъидущей главы.

Во второе лѣто по Ермаковѣ убіеніи, по Сибирскомъ взятіи храбровавшему Ермаку съ своею дружиною, и обнажиша мечи своя на нечестивыхъ и воеваша по рѣкѣ Иртышу и по великой Оби, и Назимской городокъ Остяцкой взяша, и со Княземъ ихъ и со многими Остяки. На томъ дѣлѣ убіеннымъ вѣчная память средняя.

Продолженіе той же главы.

Въ третіе лѣто по Сибирскомъ взятіи прислалъ Карача Думчей царевъ пословъ своихъ Ермаку съ товарищи, по люди оборонити его отъ Казачьи орды, и Ермакъ по совѣту своего товарства повѣриша ихъ нечестивому и безвѣрному шерствованію пустиша къ нему Карачи атамана Кольца да съ нимъ 40 человѣкъ, и сіи сами предашеся въ руки нечестивымъ и тамо вси избіени быша. И на томъ дѣлѣ убіеннымъ вѣчная память большая.

Продолженіе той же главы.

Въ четвертое лѣто по Сибирскомъ взятіи Августа … день пріидоша вѣстницы къ Ермаку съ товарищи отъ Бухарцовъ торговыхъ людей, что де ихъ царь Кучумъ не пропуститъ и Ермакъ на встрѣчу Бухарцамъ пойде и доидоша до рѣки Вагая и обночевашеся на перекопи, поганіижъ подсмотриша ихъ и нападоша на станы ихъ нощію; но посланіемъ Божіимъ уготовися часъ и прииде на воиновъ смерть, и тамо вси избіени быша и на томъ дѣлѣ убіеннымъ и Ермаку, иже изволи имъ Богъ животъ скончати, вѣчная память, возгласъ большой. И имена ихъ въ синодикѣ написати, гдѣ которые убіени; здѣ же о семъ оставихъ, а се написахъ къ своему изправленію.

Конецъ же предлагаю Лѣтописи сея. Изложена бысть сія Лѣтопись: Сибирское царство и княженіе и о взятіи Сибири, въ Тобольскѣ градѣ въ лѣто 7145 (1636 отъ Р. X.) Сентября въ 1 день. Слагаше сію лѣтопись человѣкъ грѣшенъ; имя его познается отъ четырехъ буквъ: сторица сугубая (С) со единемъ (а) и вторица сугубая (вв) со единомъ (а). Отчина же его повѣсться отъ шести буквъ: первая буква грубая, еже есть Е, прочіяжъ пять: сторица сугубая (с) съ сугубою четверицею (и), осмочисленная десятерица (п) съ седмичною десятерицею (о), едино же сугубая (в), еръ (ъ) безгласная буква скончаваетъ. Иное же написахъ съ писанія прежде мене списавшаго нѣчто, и стѣсняемо нѣчто бѣ рѣчью; азъ же разпространихъ, бесѣдую къ вашей любви, иже будетъ изволивый прочитати Лѣтописи сея. Ино же отъ достовѣрныхъ мужей изпытахъ, иже очима своима видѣша и быша въ та лѣта, и о семъ словеса моя въ конецъ пріидоша. Упразднимся, братіе, на Божія чудеса, еже содѣяшася во Дни и роды наша въ новопросвѣщенныхъ мѣстѣхъ о Христѣ Іисусѣ Господѣ нашемъ, Ему же Слава со Отцемъ и Святымъ Духомъ, яко благословенъ во вѣки. Аминь.

Случайные статьи

Вверх